-- Да.
-- А такой-то?
-- Да.
-- А такая-то?
-- Да.
Эту женщину, заведующую библиотекой, не взяли в 38-ом. В тот год план по 'врагам народа' выполнили без неё. В 39 органы ушли на 'освобождённые и добровольно присоединившиеся' территории. Эту даму просто расстреляли. СС в 41.
-- В 31-ом вы распускали антисоветские клеветнические слухи о якобы тяжёлой жизни колхозного крестьянства?
-- Да.
Это был 'Голодомор', когда из дорожной канавы перед домишком деда через день вынимали трупы умерших от голода. Когда детей не пускали на улицу, потому что оголодавшие, озверевшие люди просто рвали относительно сытых городских детей на мясо. Конечно - 'клеветнические слухи'.
Я читаю отцу вслух и вдруг он говорит: 'Стоп. Повтори.' Повторяю.
-- Ваш двоюродный брат состоял в вашей антисоветской организации?
-- Да.
-- А где он живёт?
-- В Киеве, на Подоле. Улица... А вот номер дома и квартиры - не помню. Могу показать.
Отец смотрит на меня: 'Он был там за два дня до ареста. Они были очень дружны, часто встречались, переписывались. Он не мог не знать адрес.'
Как удалось деду после ночи непрерывного избиения и допроса, со сломанными и не собранными в гипс пальцами и еще не знаю чем... Как ему удалось сохранить ясность ума, твёрдость духа, системное мышление? Превратить поток своих 'да, состоял, подрывал, клеветал' в лазейку для спасения хоть одного родного человека?
'Кадры решают все'. И - всех. И самих себя. Внутренние органы, которые сами себя переваривают. При некоторых заболеваниях. Поэтому их постоянно не хватает. И никто не пошёл на Подол на известную улицу искать человека. Хоть и с известными органам именем и фамилией. И адресный стол не запросили. Хотя все - всё население прописано и проживает...
И этот человек так никогда и не узнал, что только две цифры адреса, которые дед, избитый и переломанный, сумел 'забыть', отделяли его от этого ужаса. От смерти. А потом была... жизнь того человека. Война и возвращение в Киев. Дети. Которые никогда не знали и не узнают, что само их существование - следствие 'забывчивости' моего деда. Там уже их дети, внуки, правнуки. Сейчас уже - в разных странах, на разных континентах. Решают свои проблемы, радуются и огорчаются. Женятся и разводятся. Живут. Много людей. Которых могло бы быть. Если бы не дед.
А подпись у него так и не восстановилась. До самого конца. Последняя - 23 сентября 1938. Под 'Ознакомлен' на решении Особой тройки. С секретарём с выразительной фамилией Честнейший. 'Приговорить к расстрелу'. Через два дня приговор был приведён в исполнение. А через 60 лет... Там на кладбище нет этих могил. Просто на самом краю - красная кирпичная стенка. Невысокая, мне - по грудь. Скромная табличка: 'Жертвам сталинских репрессий'...
Я не дед. Слабее. Меня не бьют, не ломают пальцы. Но... рассыпался. От боли, от страха, от одиночества. И... - попытался прилепится, приспособится. Без всяких задних и передних.
-- Дабы служить верно и правильно следует очистить чувства и желания твои и научится управлять ими. И коль скажет хозяин - сие нельзя, то как бы не было сие желанно - укороти желание своё.
Снова поза шавки. Только теперь голова чуть выше, а перед носом - чашка или миска с водой. Запах свежей воды. Родниковой или колодезной. Чистой, холодной, свежей. С морозца. А у меня во рту... бетонная крошка. И я срываюсь. Головой вперёд ныряю в эту невидимую миску и... мощный рывок за ошейник подымает меня на дыбы. Снова станок. На этот раз - классическая дыба. Только без выворачивания плечей из суставов. Нет нужды. Спокойный голос Саввушки. Короткие тычки по ребрам, от которых у меня отнимается нижняя часть тела... Интересно, а как учат собак не брать корм от чужого человека?
Кто сказал, что 'сухого водолаза' придумали в 20 веке? Полиэтилен - да. Но ведь годится и просто мешок из тонкой кожи.
-- Вершина служения - смерть за господина. Нет выше счастья. Отвести угрозу, защитить своим, им же выкормленным и выпестованным телом. Готов ли ты к этому? Не убоишся ли боли?
Я яростно трясу головой - киваю. Готов-готов. Сдохнуть, закончить все это - да с радостью!
-- Сними повязку с глаз. Положи руку на стол. Нет, только мизинец. Сейчас я ударю палкой по пальцу и кость его будет раздроблена. Потом, когда он загноится и почернеет, мы отсечём его и прижжём рану калённым железом.
Саввушка взмахивает свои дрючком, я инстинктивно отдёргиваю палец... Следует наказание. За неготовность отдать за господина мелочь - часть собственного тела. 'И если глаз твой искушает тебя - вырви его. И если рука вводит в искушение - отсеки её'. Искушает. Неисполнением служения.
Отличий удушения 'сухим водолазом' от удавки - много. Например, при использовании удавки на собственной шее, можно видеть как опухает и наливается кровью отражение твоего собственного лица в глазах визави.
-- Господин ставит слуг своих на разные дела. И слугам должно говорить господину правду истинную. Ибо по словам их, судит он о делах. Лжа же господину есть грех стыдный и наказуемый.
Старинное русское слово 'правёж'. Обозначает процесс извлечения 'правды' путём нанесения палочных ударов по ступням и лодыжкам. Палки называются 'батоги'. Хотя, зачем они здесь, когда есть Саввушкин дрючок. А лодыжки мои - вот они. Чтоб не ошибался, отмечая киванием головы, количество предметов. Немота не освобождает от ответственности.
Я снова вою, катаюсь по земле. Вдруг Саввушка опускается возле меня на колени и начинает гладить по голове, жалеть.
-- Холопчик, миленький, не обижайся. Если я не доучу тебя, то в деле, в жизни твоей может статься придёт случай. И предашь ты господина. Дрогнешь, не сумеешь, растеряешься, твёрдости не хватит... И стыдно тебе будет. Как Иуде, предавшего господа нашего. И пойдёшь ты и повесишься. А грех на мне будет - учитель худой.
Я рыдаю у Саввушки на плече. Да, я все понимаю 'тяжело в учении - легко в бою'. Я тебе благодарен, я стараюсь. Я буду верным, я для господина - все отдам, сделаю, исполню. Чтобы тебе, мой бесконечно терпеливый и добрый учитель, за меня стыдно не было... 'Стокгольмский синдром' в натуральную величину?
Повтор. Снова мизинец на столе. Сжимаю зубы в предчувствии боли. Саввушка бьёт, но я не шевелюсь. 'Отдать малую часть свою за господина своего'. В последний момент, уже в ударе, Саввушка поднимает свой конец дрючка, второй конец упирается в стол, и палка не доходит до мизинца.
-- Господин не велел причинять тебе вреда. Ибо он любит тебя. Даже и не видав. А ты?
Да. Я тоже его люблю. Я его обожаю. Я... он... Он хороший. Он суровый, но справедливый. И очень хороший. Спас на стене и свёрнутое кольцо плети под иконой впечатываются в сознание. За закрытыми веками - тот же образ. Образ Спаса. Образ плети. Почти каждое упражнение или наказание заканчивается коленопреклонённой молитвой перед этими символами. Кажется, господь тянется к рукоятке господской плети. Кажется, плеть держит на себе Спасителя.
Все кончается. Как-то, когда-то... Саввушка возвращается с Верху, с мороза, чем-то расстроенный. Я сижу у стены на на цепи. Поза 'сидящего пса'. Вообще, холоп - в значительный мере 'верный пёс'. Даже по
