— В рапорте вы написали, что он употреблял нецензурные выражения.
— Да, он все время кричал. Собственно, я издалека услыхал его вопли, а уж потом увидел его самого.
— Что же он кричал?
— По-моему, легко догадаться.
Застенчивый юноша, отметил я про себя, редкость по нашим временам, но мне от этого не легче. Стараясь не раздражаться, я попросил:
— Повторите его слова, Льюис.
— Мне неприятно произносить их вслух.
— Прошу вас, пересильте себя. Поверьте, это не простое любопытство, мне так же не хочется копаться в этом, как и вам.
Минуты три я распинался о том, что его показания могут сыграть определенную роль в расследовании, и тогда он перегнулся через стол и едва слышно прошептал:
— Трахальщик.
— Так и кричал — «трахальщик»?
— Не совсем.
— Послушайте, мне необходимо точно знать, что он выкрикивал там, на улице.
Последовал тяжелый вздох.
— Хорошо, я понял. Он все время орал: «Я трахнул свою мать, я трахнул свою мать!» Прямо как заведенный.
— Итак, он утверждал, что оттрахал свою мать. Я правильно вас понял?
— Да, это было его выражение, слово в слово.
— И что вы подумали?
— Что парень свихнулся.
— Вы сразу заподозрили, что он совершил убийство?
— Нет, сначала я подумал, что он сам пострадал, ведь он был весь в крови.
— У него были окровавленные руки?
— Да нет же, он
— Почему вы так решили?
— Не знаю, решил — и все. Он был цел и невредим, значит, кровь не его, это же ясно.
Льюис поднес кружку к губам и одним глотком допил пиво. Я кивнул официанту и заказал еще одну кружку для Пэнкау и чашку кофе для себя. В ожидании заказа мы сидели молча, уставившись в стол. Наконец появился официант и расставил перед нами напитки. Пэнкау было явно не по себе: перед ним сейчас вновь разворачивалась картина, которую он, по всей видимости, уже несколько дней старался забыть.
— Итак, Льюис, продолжим. Вы поднялись в квартиру, потому что ожидали обнаружить там труп?
— Да, что-то в этом роде.
— Как вы думали, кто бы это мог быть?
— Черт побери, я был уверен, что найду там его мать. Он же кричал, что он трахальщик, трахнул мать, вот я и решил, что этот тип сошел с катушек и прикончил мамашу. Когда я туда поднялся и увидел это… Я поначалу так и решил, что она его мать и есть. Определить тогда ее возраст было просто невозможно: она была голая и вся залита кровью. И все вокруг было в крови — подушки, простыни, одеяло, повсюду эта жуткая кровь…
Его побледневшее лицо приобрело зеленоватый оттенок. Я сочувственно похлопал его по руке.
— Спокойно, Льюис, все уже позади.
— Я в порядке.
— Конечно, конечно! Ну-ка, опусти голову к коленям и подыши полной грудью. Давай, парень, отодвинься от стола и низко склони голову, как я говорю. Сразу полегчает.
— Хорошо, сейчас.
Мне показалось, что он вот-вот грохнется в обморок, но ему удалось взять себя в руки. Посидев минуты две с опущенной головой, он выпрямился, несколько раз глубоко вздохнул и сделал большой глоток пива.
— О Господи!
— Теперь тебе будет лучше, это испытанное средство.
— Да, спасибо… Едва я вошел и увидел ее там, на кровати, сразу почувствовал дурноту. Раньше мне тоже случалось видеть мертвецов. Мой старик умер во сне от инфаркта, и я был первым, кто обнаружил его в спальне. Потом я стал полицейским, а в нашей работе трупов хватает, не мне вам рассказывать. Но такого я еще никогда не видел! Представляете, меня вот-вот вырвет, а тут к моей руке прикован этот придурок с болтающимся членом. Я отволок его в угол, где, как ни крепился, меня все-таки вывернуло наизнанку. И знаете, что случилось потом? У меня началась форменная истерика. Я хохотал, как полный идиот, а этот тип, глядя на меня, наконец заткнулся о своей мамаше и спрашивает: «Что вас так развеселило?» Вот ведь ужас! Как будто не понял анекдот и просил разъяснить, в чем там соль, чтобы разделить мое веселье. «Что вас развеселило?»… Бред какой-то!
Я вылил в кофе остаток бурбона и помешал ложечкой в чашке. Мне было необходимо составить представление о Ричарде Вэндерполе, но пока в активе имелись лишь бессвязные обрывки. Может, в дальнейшем они и сложатся в единую картину, теперь же его образ расплывчат.
Еще минут двадцать мы с Пэнкау просидели в баре, со всех сторон обсасывая детали того ужасного дня, но так и не продвинулись вперед. Парень зациклился. Все время твердил о своих ощущениях, о том, как ему стало плохо, о неожиданной истерике, спрашивал, сможет ли когда-нибудь привыкнуть к зрелищу смерти.
Я вспомнил о фотографии, которую стащил из папки. Мне она тоже особой радости не доставила, хоть опыта мне не занимать. Как знать, какой была бы моя реакция, окажись я на месте юного Пэнкау!
— Ко всему в этой жизни можно привыкнуть, но иногда случается, что почва уходит из-под ног. Не переживай, ты не первый и не последний.
Вытянув из него все детали, какие только можно, я положил на стол пятерку для официанта и протянул Пэнкау двадцать пять долларов. Он заартачился.
— Да ладно тебе, прекрати! Ты же оказал мне услугу.
— Вот именно, услугу. Как-то странно брать за это деньги.
— Ну-ну, ты ведешь себя глупо.
Голубые глаза распахнулись от изумления.
— Глупо?
— Конечно. Это же не взятка и не подкуп, это чистые деньги. Ты мне помог, за что получил некое вознаграждение, вот и все. — Я снова протянул ему банкноты. — Послушай, дружище, ты хорошо сделал свое дело, задержал преступника, написал великолепный отчет; очень скоро ты продвинешься по службе, будешь разъезжать в машине полицейского патруля, но никто не захочет стать твоим напарником, если ты не будешь правильно себя вести.
— Что-то я вас не пойму.
— А ты пораскинь мозгами. Ребятам не понравится, если ты начнешь отказываться от чистых денег. Ты не обманщик и не плут, но и не нищий. Тебе не надо слоняться по улицам в протертых штанах, если можно получить то, что честно заработал. Бери эти деньги.
— Господи!
— Разве Келер не предупреждал, что я отблагодарю тебя за информацию?
— Да, но я пришел сюда вовсе не из-за этого. Я частенько заглядываю в этот бар, когда сменяюсь с дежурства, чтобы выпить кружку-другую пивка. В половине одиннадцатого за мной зайдет моя девушка, и мы…
— Келер должен получить пятерку из этих денег за то, что он устроил нашу встречу. Ты хочешь заплатить ему из своего кармана?
