было вложить в Бобур?», таким образом, абсурден. На него не может существовать ответа, поскольку уместное различие внутреннего и внешнего не может быть больше обозначено. Это наша истина, истина Мебиуса – неосуществимая утопия без сомнения, но которой Бобур придает, по крайней мере, смысл, в той мере, в какой любое из его содержимых является бессмыслицей, и заранее уничтожается содержащим.
Тем не менее – тем не менее… если бы и должно было быть что-то в Бобуре – это должен был быть лабиринт, бесконечная комбинаторная библиотека, случайное перераспределение судеб игрой или лотереей – короче говоря универсум Борхеса – или еще круговые Руины68: приумноженное соединение индивидуумов, видящих друг друга во сне (не Диснейленд мечты, практическая лаборатория вымысла). Экспериментирование над различными процессами репрезентации: дефракция, имплозия, редукция, алеаторные соединения и разъединения – напоминает исследовательский центр в Сан-Франциско или романы Филипа Дика – одним словом, культура симуляции и ослепления и уже не культура производства и смысла: вот, что можно было предложить, и что не было бы жалкой антикультурой. Возможно ли это? Не здесь очевидно. Но такая культура создается где-то еще, повсюду, нигде. С сегодняшнего дня, единственная настоящая культурная практика, практика масс, наша практика (никакого больше различия), это практика манипулирования, алеаторная, [практика] лабиринта знаков, и которая
