смерть. Все хорошо, чтобы ускользнуть от этой пустоты, от этой лейкемии истории и политики, от этого кровотечения ценностей – именно соразмерно этому бедствию все содержания припоминаются вперемешку, вся предшествующая история воскрешается в беспорядке – ни одна сильная идея отныне не производит отбор, бесконечно накапливается одна лишь ностальгия: война, фашизм, роскошь Прекрасной эпохи и революционная борьба, все эквивалентно и перемешивается без различения в той же мрачной и унылой восторженности, в том же ослеплении ретро. Тем не менее, недавно прошедшая эпоха обладала некоей привилегией (фашизм, война, послевоенное время – бесчисленные фильмы, которые там проигрываются, обладают более близким для нас запахом, более извращенным, более насыщенным, более мутным). Это можно объяснить, вспомнив (наверное, это тоже гипотеза ретро) фрейдовскую теорию фетишизма. Эта травма (потеря референтов) похожа на открытие ребенком различия полов, такая же важная, такая же глубокая, такая же необратимая: фетишизация объекта происходит из желания скрыть это невыносимое открытие, но чтобы быть точным, говорит Фрейд, это не любой объект, это зачастую последний случайно замеченный объект перед травматическим открытием. Таким образом, фетишизированная история большей частью будет историей, непосредственно предшествующей нашей «ирреферентной» эре. Отсюда содержательность фашизма и войны в ретро – совпадение, сходство совсем не политическое, наивно выводить из фашистского воспоминания актуальное возвращение фашизма (в действительности это потому, что
Вы читаете Симулякры и симуляция
