если бы был волшебником?
Спас бы нашу планету. Ну и, конечно же, сделал бы так, чтобы на Земле установился мир. Установился навсегда.
Трагедия Чернобыля сильно меня взволновала. Я ведь сам живу всего в десяти милях от реактора. Беспокоит и то, что Великобритания импортирует ядерные отходы, а потом создает морские могильники. Бред, да и только. Правда, и в Англии потихоньку набирает силу движение зеленых.
В Бога я верю, а в официальные религии, со всеми их структурами и атрибутами, нет. И, конечно, Бог не персонифицирован. Дух добра — вот, во что я верю. В этом смысле концерт «Лайв эйд» [87] в пользу народов Африки был для меня подлинно религиозным событием. А Церковь для меня ничего не значит, хотя я и был крещен. Ужасно смешно, когда папа римский, человек не состоящий в браке, назидательным тоном указывает правила поведения для супружеских пар. Глупость! Моя вера — синтез различных учений. Несколько больше мне импонирует индуизм, мы тоже вегетарианцы.
Увлечение наркотиками в 60–е годы было своеобразной реакцией на употребление нашими родителями спиртных напитков. В Америке мы открыли для себя марихуану, которая показалась нам весьма безобидным средством, по сравнению с алкоголем.
Наш менеджер Брайан Эпстайн [88] умер от того, что часто употреблял смесь алкоголя и таблеток. Сегодня я хочу сказать, что найти счастье в жизни можно, не принимая наркотиков. А всем начинающим мой совет: «Выбросьте наркотики прочь! Думайте о здоровье!»
Я не понимаю, почему всем так хочется, чтобы я был наркоманом, расистом?! В моей жизни нет места наркотикам, я ненавижу их! Однажды, дело было в студии «Эбби роуд», когда мы работали над альбомом «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band», кто — то из персонала подсунул мне таблетку ЛСД. Боже, если бы вы знали, через какой ад я прошел! Никогда не думал, что окажется так страшно! До этого мне много рассказывали об ощущениях, которые по яркости не сравнимы ни с чем, но, кроме ужаса и невероятного страха, я ничего не почувствовал. Честно говоря, я не понимаю, зачем люди сознательно принимают эту отраву. После того случая у меня больше ни разу не возникало желания еще раз погрузиться в такой кошмар. И слава Богу, что я не стал принимать наркотики — слишком много моих друзей прошли через этот ужас, я был свидетелем их падения. Вы не представляете себе, как страшно, когда талантливый человек на твоих глазах превращается в убогое, трясущееся существо, находящееся в рабской зависимости от укола или таблетки. Слишком много было таких… И лишь немногие сумели выбраться из трясины.
После распада «Битлз» я много пил, пристрастился к героину. Дела мои были совсем плохи. Был у меня один приятель, который повторял, что героин не повредит, коль скоро я всегда могу найти деньги на него. «Ты в порядке, — твердил он мне, — ты написал «Yesterday»', и какое — то мгновение я чуть было не поддался ему. Потом появилась Линда, а с ней и здравый смысл. Я ей многим обязан.
А то, что происходит сейчас… По — моему, новое поколение наркоманов еще более невежественное, чем все предыдущие. Если раньше мы прекрасно понимали, что наркотики — самообман, даже сами наркоманы отдавали себе в этом отчет, то сегодня есть такие, кто считает, что наркотики такая же естественная составляющая жизни, как телевизор. Логика простая: одним источником дурмана больше, одним меньше — какая, в сущности, разница?
Что касается бремени славы Пола Маккартни, мой способ защиты — не чувствовать себя Полом Маккартни. Он — знаменитая часть меня, он бизнес. Внутри же я чувствую себя как прежде — парнем из Ливерпуля. Мне нравится то же, что и раньше. Природа, например. Такие вещи меня внутренне поддерживают, потому что они неизменны. Весеннее пение птиц сейчас совершенно такое же, как в то время, когда мне было пять лет, оно не меняется от того, что я Пол Маккартни. Во мне как бы две личности: одна — знаменитая, которая делает свою работу, а другая — мое подлинное я. Вот — музыкант, а вот — импрессарио. Музыкант поет и играет, а тот, другой, разбирается с проблемами, порожденными славой, и общается с бизнесменами. Стараюсь их не смешивать.
Для бизнесменов музыка — товар. Они заставляют или «уговаривают» группу выпустить пластинку, скажем, до Рождества, чтобы годовой итог деятельности компании выглядел получше. Мне это не по душе, я не люблю деловую сторону творчества. Помню, был год, когда мы с Джоном писали мало песен, и тогда акционеры компании в ужасе забегали и закричали: «Конец! Продавайте! Продавайте!» Они толпами прыгали с нашего корабля. А мы работали над «Sgt. Рерреr» или чем — то еще в этом роде.
Зарабатывание денег и творчество — вещи связанные, но не зависящие друг от друга. Я уверен: если бы компании мира разом отказались выпускать мои пластинки, я все равно бы продолжал писать. Музыка — это то, что я всегда делал с 14 лет, когда написал первую песню. Если кто — то и давит на певца, когда он становится «коммерческим», так это он сам. Я пишу не для критиков, а для собственного удовлетворения. Каждый раз, когда я сажусь сочинять новую песню, это оказывается ни легче, ни труднее, чем было раньше. Но мне это по — прежнему нравится. Садишься за рояль и начинаешь играть «динь — дэн», музыка постепенно захватывает, я воодушевляюсь и говорю: «У — у, похоже, что — то получается». Проблема состоит в том, что известность и богатство приносят с собой определенные трудности. Но именно эти трудности все хотят испытать, не правда ли? Все говорят: «Дайте мне стать богатым, а уж с трудностями я как — нибудь справлюсь». Но когда оказываешься в таком положении, это становится бременем, о котором ты не перестаешь сокрушаться. Когда я еще играл в «Битлз», то понял, что возврата нет и уже невозможно перестать быть знаменитым, поскольку даже если бы я ничего больше не создал и уже ничего собой не представлял, то я все равно оставался бы тем, кто входил когда — то в ансамбль «Битлз». Я сказал себе: «Что ж, будет лучше, если ты научишься с этим жить, чем сожалеть об этом».
Я всегда пытался остаться нормальным человеком и ненавижу, когда говорят: «Смотрите, Пол пытается быть мистером Обычным, мистером Обыкновенным». Ненавижу, потому что знаю, что я не такой и никогда не смогу быть таким. Помню, Джордж (Харрисон), большой любитель машин, не понял меня, когда я захотел ехать на простом автобусе, а не на только что купленном роскошном автомобиле. Его отец был водителем автобуса, и для него это был шаг вниз, шаг назад. Я же далек от этого. Для меня проехаться на втором этаже автобуса, подумать и посмотреть по сторонам — по — прежнему удовольствие. Я по — прежнему это люблю.
В конце июля 1990 года я завершил крупнейшее мировое турне в своей жизни — исполнил 102 концерта в 13 странах. В конце этого года я снова надеюсь выйти на дорогу. Между этими двумя турне я выпустил тройной «живой» альбом, акустический альбом «Unplugged — The Official Bootleg'91». Песни из него прозвучали на шоу «Эм — Ти — Ви». Выпустил альбом «Liverpool Oratorio'91». Выпустил, наконец, на Западе альбом рок — н–ролла «Back In The USSR», который до этого выходил только в России. Этой зимой работаю со своей группой над новым студийным альбомом, с которым и надеюсь отправиться в турне. Вслед за альбомом «Unplugged — The Official Bootleg'91» мы сделали несколько импровизированных концертов в Барселоне, Копенгагене, Лондоне и Корнволе. Так что я по — прежнему нахожу сегодняшнюю музыкальную сцену довольно привлекательной.
В 50–х и 60–х годах было очень много оригинальной новизны в музыке. Может быть, в этом смысле музыка и была чуть лучше. Однако и сегодня сочиняется много хорошей музыки. Мне нравится ансамбль «У-2» [89]
Что я знаю о советской эстраде? Ну что здесь можно услышать — разве что «Подмосковные вечера». Да еще этого парня… (морщится вспоминая). Да, Юрия Антонова. Мои познания ограничиваются хором ансамбля Красной Армии. Но их исполнение — великолепно.
«Автограф», «Диалог». И еще я видел по телевидению отрывки из выступления авангардистского джаза. Весело. Приятно было видеть, что это происходит в СССР. Это еще раз доказывает, что люди везде похожи. А во всех недоразумениях виновата неумная пропаганда. Ни мы толком не знаем русских, ни они нас. Я считаю, что все эти «холодные войны», «железные занавесы» — чушь. Чем больше людей будут понимать, что русские так же, как и англичане, любят поп и рок, тем больше мы и наши дети сможем общаться друг с другом.
Вообще — то мы мало слышим зарубежных песен и исполнителей, я же предпочитаю англоязычную музыку.
Я не хочу писать танцевальную музыку, тем более техно. Это для идиотов — компьютер сам делает тебе и ударные, и басы, и саксофон. Ах да, саксофон там вообще не нужен… Дискотеки — это не музыка, а
