шоколад. И очень крепкий чай. В белой чашке. Люблю, когда над чашкой поднимается тонкий парок. Люблю ездить на такси, для меня это до сих пор будто праздник. Потому что в Кроуфорде такси не было и в помине. Люблю Четвертое июля. Люблю Рождество конечно же. Красные шары на елке и подарки, завернутые в красную фольгу. Люблю ездить на велосипеде. Люблю читать, особенно очень длинные, многотомные произведения, хотя многим они кажутся занудными. Люблю писать карандашом. Люблю получать эсэмэс. Эй, что случилось?
Она перехватила его взгляд. Наверное, испугалась. Такой он ее никогда прежде не видел, значит, такими глазами еще не смотрел. Что она прочла в этом взгляде? Неужели правду?
— Просто я заслушался, продолжай.
— Смотри, я скоро устану. Или впаду в транс и буду говорить несколько часов. Иногда я сама забываю, сколько в этом мире удивительных вещей, которые я люблю. И как можно на него злиться и быть им недовольным, когда в нем на каждом шагу тебя ждут настоящие подарки?
— Это в тебе прорастает зерно оптимизма? — усмехнулся Йен.
— Нет, кажется, это называется «принятие жизни», — серьезно ответила Карен.
— Ты неповторима.
Он почему-то вздохнул.
— Конечно. Двух таких, как я, для этого мира было бы слишком много, — рассмеялась Карен.
— Нет. Просто такая, как ты, может быть только одна.
Он обнял ее за плечи.
И Карен вспыхнула. Как большая спичка, которыми разжигают огонь в камине. Она сидела, боясь шелохнуться, и больше всего на свете желала, чтобы он никогда больше не убирал руку. А лучше — погладил ее по плечу. А еще…
— В холодильнике есть белое вино. Хорошее. Хочешь? — Его слова вырвали ее из сладостных грез. Взметнулась обида: и сдалось ему это вино! Мог бы подарить ей несколько минут этой недостижимой прежде близости…
— Да, было бы здорово. — Карен вложила в эту реплику весь возможный энтузиазм.
— Я сейчас… — Он резко встал — Карен уже знала за ним эту привычку — и оперся на спинку дивана.
— Ой, голова закружилась? — испугалась она.
— Да, но ничего страшного. Сам виноват. — Он легонько потрепал ее по волосам.
«Как ребенка, — подумала Карен, и ей стало очень горько. — Естественно, как он еще может ко мне относиться? Он ведь до сих пор любит свою жену-красавицу, а я в сравнении с ней… Э-эх…»
Йен принес бутылку вина и два бокала. Карен подобралась и отодвинулась к уголку дивана. Чтобы не так сильно было искушение.
— Твоя очередь, — напомнила она, когда янтарное вино было разлито по тонкостенным бокалам.
— Подожди. Сначала тост.
— У меня есть простой тост. За все то, что мы любим.
— За способность любить.
Звон.
Карен глотала холодную ароматную жидкость и думала о его последней реплике. Да, наверное, нелегко жить в мире, который почти потерял смысл…
Йен, как оказалось, любил блюз. Любил не спать по ночам и быструю ходьбу. Собак «и вообще умных животных». Любил смотреть на фонари и сидеть в одиночестве за столиком кафе. Любил спорить (жалко только, что никто особенно не отваживался вступать с ним в спор). Любил читать, причем все подряд — газеты, классику, учебники, интеллектуальную прозу. Любил коньяк, запах кофе, попкорн (кто бы мог подумать) и мясо с кровью. Смотреть людям в глаза. Любил горькие одеколоны и рубашки холодных оттенков.
Он замолчал. Пригубил вино.
— Не останавливайся, пожалуйста! Я чувствую, как влюбляюсь в тебя… — Карен рассмеялась.
Она запрокинула голову и изучала обшитый деревом потолок и цветной абажур. От вина мысли стали легче, тело — расслабленней, и ничто не мешало говорить глупости.
Йен усмехнулся, как ей показалось, немного нервно:
— А ты хочешь в меня влюбиться?
— Не знаю, хочу ли результата, но процесс очень приятен!
— Кажется, исполнилось мое желание — ты пьяна, — констатировал он.
— А это твое желание? А-а, помню, в больнице ты что-то такое говорил… Ладно, я еще не пьяна, но уже определенно не трезва. Налей, пожалуйста, еще вина. И продолжай говорить.
— Карен…
— Что? — Она повернула голову. Она слегка улыбалась, и в карих глазах плясали чертики.
— Красивая ты, вот что. — Йен сам испугался своих слов.
— Ну вот видишь… Неужели тебе не хочется, чтобы в тебя влюбилась такая красивая девушка?
— Не представляю, что буду потом с этим счастьем делать, — серьезно проговорил Йен.
— Сколько можно думать?! — возмутилась Карен. — Наслаждайся моментом!
Ей было невероятно хорошо, как бывает хорошо кошке на припеке. Интересно, кошки любят, когда в камине горит огонь?
Наверняка. А если еще за окошком в яркой синеве порхает снег, ложится на землю и не тает, то кошки чувствуют себя совершенно счастливыми…
Йен продолжал говорить, и Карен в определенный момент перестало интересовать «что», имело значение только «как». У него был божественный голос. Ей казалось, будто ее укутывают в нагретый бархат. Она мягко погрузилась в сон. Ей снилось, что он гладил ее лицо и целовал запястья, и это был самый возбуждающий сон в ее жизни.
Она очнулась оттого, что ее оторвали от земли. И не сразу поняла, что Йен держит ее на руках.
— Ой…
— Спи, спи…
— Не надо, поставь меня сейчас же! Уронишь! — хихикнула Карен.
— Не бойся. Не уроню.
Он принес ее в спальню. Поколебавшись, поставил на ноги возле кровати. Видимо, решил, что укладывать даму в постель — это слишком уж интимно. Если она не спит.
— Я лягу в гостиной. Располагайся.
— Не уходи, — вырвалось у Карен прежде, чем она успела что-то сообразить.
— Что? — Он нахмурился. Ах, опять удивлен.
Сердце забилось как пойманная бабочка. Карен с жадностью втянула ноздрями воздух, он показался ей горячим. Что? Смешной вопрос. Ну неужели он ничего не понимает? Она сделала шаг к нему и вдохнула еще раз.
«А завтра что будешь делать? — ехидно поинтересовался внутренний голос. Это же сказка на одну ночь!»
Карен хотела ответить, что ей наплевать, но не успела — неведомые ранее, небывало сладостные ощущения нахлынули волной и затопили весь мир.
Терпкий запах его кожи обволакивает. Руки ее — у него на плечах. Шерстяной свитер покалывает кончики пальцев, но все равно приятно, потому что под свитером ощущаются крепкие мускулы, и это волнует кровь в венах… Его дыхание над ухом — теплое, спокойное. Карен прижалась щекой к его груди — такая маленькая слабость… Сердце Йена билось гулко, быстро, взахлеб. Значит, и он тоже? Она подняла голову и заглянула ему в глаза. И прочла там ответ на самый важный сейчас вопрос.
Да. Он желал ее. Отчаянно. Безумно. С ее губ сорвался счастливый полувздох-полустон.
— Карен…
— Молчи, пожалуйста, молчи…
Он не позволил ей поцеловать его: наклонился порывисто и прижался губами к ее рту. Карен охнула и провалилась в душную пустоту с красными всполохами почти животной страсти.
