И сам себе не верил.
Карен вышла из спальни — одетая в обычный свой свитер под горло и джинсы, какая-то угасшая и потерянная. Ночью ему казалось, что в ней сияет нечеловеческая, неземная красота. Если она и была, то теперь огонь скрылся под слоем пепла. Серенько, тихо.
Больше всего на свете Йену хотелось подойти к ней, стиснуть в объятиях, сказать, как сильно она ему нужна, вот именно сейчас нужна, необходима, как биение сердца, поцеловать в губы — и никуда-никуда не отпустить. Но есть ли у него на это право? Мы свободны до тех пор, пока не преступаем свободу другого человека. Она решила ехать. Это — ее выбор. Пусть так.
Завтракали в молчании.
— Ты сердишься на меня? — спросила Карен, когда они уже сидели в машине.
— Нет, с чего ты взяла?
— Я бы, наверное, сердилась.
— Хорошо, что я не ты.
— Да уж. Помнится, вчера мы уже говорили на подобную тему… — Карен осеклась. Будто для нее все произошедшее стало табу.
Йену сделалось от этой мысли горько, как будто он разжевал ветку полыни. Чтобы не развивать ее, вдавил педаль газа в пол.
Доехали до Сиракьюс за час с небольшим. Карен, взглянув на наручные часы, не поверила своим глазам. Вопросительно посмотрела на Йена.
— Ну, мы ведь торопились, так? — Он пожал плечами.
Его раздражение Карен читала в каждом жесте. Ее и саму мучило острое чувство, что что-то не так. Точнее все не так. Ей не следовало бы уезжать вот так, внезапно, особенно — после волшебной ночи. Однако сил сопротивляться ходу событий Карен в себе не ощущала.
А может, он злится из-за того, что между ними было? Так ведь тут все просто, она сейчас уедет, и не нужно будет смотреть ей в глаза, а через неделю можно будет делать вид, что ничего не произошло.
Нет. Хорошо, что все сложилось именно так. Им обоим есть о чем подумать.
— Пожалуйста, когда поедешь обратно, веди аккуратнее. Я буду волноваться за тебя.
— Не стоит. Я отлично вожу машину.
— Не хочу и думать о том, что было в прошлый раз, когда ты мне это сказал.
Он проводил ее до поезда. Прощались на перроне. Было грустно, как будто они прощались на целую вечность.
Карен не сдержалась и закурила. Йен явно делал вид, что не замечает этого.
Он обнял ее, и она уткнулась носом ему в грудь, туда, где распахнута была его куртка. Сводящий с ума запах его тела вызвал в ней дрожь. Карен прислушалась к себе — да, желание. Улыбнулась ему уголками губ. Привстала на цыпочки и выдохнула ему в ухо:
— Спасибо за это чудо… Я буду очень-очень по тебе скучать.
Он прикоснулся губами к ее шее под ухом. Карен мурлыкнула от удовольствия и скользнула в вагон.
Из окна она видела, как он улыбается ей. Немного печально, но все же улыбается.
9
Миссис Филлипс явно страдала склонностью к преувеличению и драматизации. Но это был не тот случай. Карен только теперь поняла, насколько незаменима Мишель. Ее пары рук Карен явно не хватало. На нее вновь почетным грузом легли обязанности по варке кофе для миссис Филлипс, мытью чашек и тарелок за миссис Филлипс, доставке одежды из химчистки для все той же миссис Филлипс. Плюс свои собственные, организаторские. Плюс упаковка подарков — Карен здраво рассудила, что если дожидаться Мишель, то они и в четыре руки не успеют упаковать и разослать все подарки до Рождества. У компании и у миссис Филлипс лично было очень-очень много друзей и партнеров, которых никак нельзя обойти вниманием…
Карен не хватало времени, чтобы заварить чашку чаю или отлучиться в туалет. Телефон звонил почти непрерывно. То есть он и раньше звонил, но раньше за столом напротив сидела Мишель, и это было не так… трагично. Господи, и как Мими справлялась тут одна в прошлую «счастливую пятницу»? Все-таки она гораздо проворнее и сообразительнее, чем думала про нее Карен.
Времени на то, чтобы осмыслить произошедшие в ее жизни изменения, у Карен, естественно, тоже не было. Да и были ли это изменения? Что нового появится в отношениях с Йеном после последней ночи? И продолжатся ли они вообще, эти отношения?
Карен ненавидела такой темп жизни. Кому-то нравится, кто-то способен чувствовать прилив энергии даже оттого, что все время занят. А ей казалось, что у нее отнимают ее саму: ее силы, мысли, желания. К десяти-одиннадцати вечера, когда она уходила из офиса, ни тех, ни других, ни третьих не оставалось вовсе. Она писала Йену коротенькое сообщение, сидя в такси, и, если он не отвечал сразу, не всегда
Впрочем, просыпалась с тяжелым чувством она всегда. Только через три дня в обеденный перерыв она вырвалась к Мишель в больницу. Мишель без макияжа и укладки показалась ей чужой, миловидной, болезненной девушкой.
— Карен, прости меня, — жалобно проговорила Мишель, едва увидев Карен на пороге палаты.
Видимо, но внешнему виду напарницы поняла все.
— Карен, как только меня выпишут, я приеду в офис. Хотя бы на телефоне буду сидеть, — пообещала Мишель.
Карен поняла, как сильно любит эту маленькую дуреху.
— Не сходи с ума, Мими, я пока справляюсь, — в этот момент Карен понадобилось прочистить горло, чтобы восстановить голос, — а ты лучше побереги себя. Как тебя угораздило?
— В здании минут на пятнадцать отключили электричество, и лифты, естественно, стояли, а миссис Филлипс срочно понадобились газеты из киоска на первом этаже. Срочно, понимаешь? И я побежала по лестнице, но каблук подвернулся, и…
— Ой, не надо, пожалуйста, не продолжай. А то я, пожалуй, примкну к какому-нибудь движению протеста против сложившейся корпоративной культуры, — простонала Карен. — Ладно, поправляйся, я только на минутку забежала. Вон тот беленький букетик — от миссис Филлипс.
— Спасибо, что сказала, я попрошу уборщицу, чтобы почистила им унитаз. А ты посиди. Если хочешь, можешь не разговаривать со мной. Когда у тебя теперь выдастся минутка покоя…
У Йена, напротив, времени для размышлений было предостаточно. Возможно, больше чем ему хотелось. Но спрятаться от себя было некуда — здесь не было любимой спасительной работы, а телевизора он не держал намеренно. Йен пробовал читать, но сосредоточиться на тексте было невероятно трудно, к тому же быстро начинала болеть голова. И приходилось… отдыхать.
Он сидел на веранде, глядя на белый пейзаж в зимней «графике»: черный, белый, все оттенки серого, как на карандашном рисунке руки великого мастера.
Гулял, попутно удивляясь тому, как этот графический пейзаж обретает еще два измерения.
Сидел у камина, завороженно глядя на текучие языки пламени.
И думал о Карен. Эти мысли ему были приятны. И лишь немного тревожили.
Он вспоминал каждую минуту их знакомства, прокручивал в памяти все разговоры, перечитывал все эсэмэс. Воскрешал в памяти ее взгляды, улыбки, жесты. Рука на горле — так трогательно. Жаль, что Карен все время закрывает шею — она у нее редкостной красоты. Правильные линии, нежный цвет, шелковистая кожа… При воспоминании о ее коже Йен не мог унять внутренней дрожи. Ему казалось, что он только сейчас начал жить, что до этого была летаргия или сон, а вот теперь… Теперь он снова чувствует, дышит полной грудью, видит красоту окружающего мира.
