Больная С. (диагноз — шизофрения с вялым непрерывным течением). Классифицируя предметы, отказывается отнести ласточку в группу «животный мир», объясняя: «Она ведет совершенно другой образ жизни, ей свойственны и другие условия, ее приучить нельзя, она размножается по–другому, в воздухе может парить».
Э.: Но ведь она живое существо?
С.: Ну пусть тогда пойдет в животный мир, если вы так хотите, но я хотела бы иначе.
Больная В. (диагноз — хронический алкоголизм II степени). При укрупнении групп на III этапе «классификация предметов» объединяет моряка, пароход, двух рыб и лебедя в группу «море».
Э.: Проверьте, правильно объединили?
В.: Сейчас посмотрю, вы хоть говорите, когда неправильно (при этом беззаботно хохочет). Голубь летает и даже много, но он отдельно.
Э.: Какой голубь? Мы ведь говорим о том, почему вы отнесли лебедя в группу «море».
В.: Голубь, лебедь… все равно. Лебедь отдельно, он между небом и землей летает.
Э.: Будьте внимательны, не допускайте ошибок.
В.: Хорошо (и сразу образует группу «в небесах», куда относит самолет к ласточку).
Э.: Вы же самолет отнесли к транспорту!
В.: Да. Но я передумала, пусть будет с ласточкой.
Больная М. (диагноз — органическое поражение головного мозга с психическими расстройствами). Классифицирует предметы, объединяет дерево, метлу, куст, потому что «метлу из березы делают».
Э.: Именно поэтому вы и объединили эти карточки?
М.: (подумав)… нет, метла отдельно, а деревья будут вместе. Метлу лучше с лопатой, это инструмент для уборки.
Мы привели только три примера разных оценок больными своих ошибок, показывающих разнообразные формы критичности: некоторые больные сами исправляли свои решения; другие — только после наводящих вопросов экспериментатора; третьи — отстаивали свою правоту, но после беседы с экспериментатором все же исправляли допущенные ими ошибки; часть же больных спорила, не соглашалась с предложениями экспериментатора или вынужденно «уступала», но не обнаруживала истинной критичности.
Таким образом, выступившая градация оценки больными допущенных ошибок при выполнении задания могла расцениваться как индикатор сохранности критичности.
В этой связи возникает вопрос о том, имеется ли зависимость между нарушением контроля и типом ошибок. Представлялось интересным проследить, какие именно ошибки допускают больные в своей работе, какие из них поддаются коррекции экспериментатора и какие ошибки остаются некоррегируемыми.
Был проанализирован характер допущенных больными (шизофренией, органическими поражениями головного мозга и хроническим алкоголизмом) ошибок при выполнении ряда экспериментальных заданий (Кожуховская, 1973). Из проанализированных 156 ошибок 90 были скоррегированы, 66 оказались некоррегируемыми. С некоторой долей схематичности можно было разделить допущенные больными ошибки на следующие группы: связанные с конкретностью суждении; связанные с «разноплановостью» суждений и, наконец, связанные с бездумными, ситуационно возникающими суждениями, за которыми не стояла никакая аргументация (манипуляция). Обнаружилось, что в основном не поддавались коррекции ошибки, связанные с «разноплановостью» суждений (53 из 66) т. е. с тем видом нарушений суждении, который связан с нарушением мотивационной сферы (Зейгарник, 1962). Подобное сопоставление обнаруживает и некоторую нозологическую характеристику. Слабая доступность коррекции наблюдалась чаще всего у больных шизофренией (параноидная форма). Именно эта группа больных спорила с экспериментатором, удивлялась, почему последний «навязывает» свой способ выполнения задачи. Выявилось «принципиальное» несогласие больных с коррегирующими замечаниями экспериментатора.
Другие же больные (например, с алкогольной деградацией), допускавшие ошибки по типу манипулирования, могли «уступить» экспериментатору, согласиться с предложенным решением, однако в дальнейшей работе они допускали аналогичные ошибки. Среди испытуемых, исправлявших свои ошибки, чаще оказывались больные с разными органическими нарушениями мозга.
При исследовании некритичности к суждениям, действиям и высказываниям, естественно, встал вопрос, не связан ли данный вид нарушения с уровнем обобщения у больных. По результатам исследования (Кожуховская, 1976), оказалось, что это не так: ошибки могли выступать как в простых, так и в сложных заданиях. Тот факт, что коррекции не поддавались ошибки типа «разноплановости» и что они выступали в основном у больных шизофренией, позволяет допустить, что некритичность суждений больных связана с изменением нх мотивационной сферы. Смыслообразующая функция мотива больных либо оказывалась неустойчивой, либо не направляла деятельность больных. Для некоторых же больных выполнение экспериментальных проб вообще не являлось значащим, у них не выявлялось потребности в достижении положительных результатов своей работы. Однако, как указывает А. Н. Леонтьев, «деятельности без мотива не бывает; «немотивированная» деятельность — это деятельность, не лишенная мотива, а обладающая субъективно и объективно скрытым мотивом» (1972, с. 104). Действительно, нарушение подконтрольности в приведенных случаях связано не с пассивностью (как это бывает со свободной манипуляцией при классификации), а с искажением его мотивов. Психологический анализ жизненного пути, отраженного в историях болезни больных, исследование нх самооценки, уровня притязаний в определенной деятельности обнаружили, что больные руководствовались во всех своих действиях мотивами неадекватными. Об измененной мотивации этой описываемой группы больных свидетельствуют многие факты их биографии.
Очерк VII. Об одном механизме целеполагания
Уровень притязаний, типичные для данного человека особенности выбора жизненных целей составляют существенную характеристику динамической стороны личности. Разного рода нарушения этой стороны нередко весьма типичны для аномального развития личности. Можно, например, с полным основанием думать, что ключ ко многим превратностям жизни людей, страдающих неврозами и психопатиями, надо искать именно здесь — в способах реагирования на успех и неуспех, в особенностях целеполагания.
В многочисленных экспериментальных исследованиях уровня притязаний основное внимание обычно уделяется особенностям реакций испытуемого на успех и неуспех, зависимости притязаний от материала предложенных заданий, от отношения испытуемого к ситуации опыта, к оценкам экспериментатора и т. п. Делаются попытки классифицировать полученные данные, связать их с высотой самооценки испытуемого, сравнить кривые графика уровня притязаний при различных психических отклонениях.
Значение и несомненная продуктивность этих исследований состоит не в констатации внешних атрибутов уровня притязании и совершенствовании методических приемов, а в усмотрении внутренних механизмов притязаний тактики и стратегии личности. (См. очерк VI). Противоречие между экспериментатором и теоретическим осмыслением его данных не должно выступать, поскольку исследование уровня притязаний берет начало из школы К. Левина, непреходящее значение которой состоит в тонкой психологической интерпретации результатов опыта, в мастерском применении экспериментального метода как инструмента, но отнюдь не самоцели психологического познания. В этой связи представляется полезным проанализировать некоторые исходные понятия, введенные в первом, остающемся, пока наиболее глубоким, исследовании уровня притязаний и целеполагания — исследовании Ф. Хоппе (1930).
Начнем с самого понятия уровня притязаний. Ф. Хоппе пишет, что человек приступает к работе с некоторыми притязаниями и ожиданиями, которые в течение действия могут меняться. Совокупность этих
