бетонной дорожки. С такой погодой это — трясина. Нечего думать там сесть.
Я оттолкнул карты:
— Мы сделаем это!
— Ты сошел с ума, Тайгер?!
— Мне такое уже говорили, но выбора нет. Тот «команч», что недавно взлетел, сядет.
— Он достаточно легкий, ему это удастся, а нам — нет.
— Ты когда-нибудь садился на брюхо?
— Только тогда, когда ничего другого не оставалось, дружочек. Если ты думаешь, что я думаю, что ты думаешь...
— Не утруждайся!
— Послушай, Тайгер... — вновь начал он.
Я оборвал его:
— Мой дорогой, если мы этого не сделаем, то ни ты, ни кто другой не полетит уже никогда...
Пауза. Мейсон пристально посмотрел на меня:
— Хорошо. Чего же мы тогда ждем?
Я пошел отдать ключ от машины Камилле, которая терпеливо сидела в ней и кашляла в платок.
— Оставайся здесь еще час, дорогая, потом поезжай, сними комнату в отеле и отдохни. Завтра утром, без сомнения, запрет с полетов будет снят и ты сможешь улететь в Нью-Йорк. Я увижусь с тобой там.
Она подняла на меня великолепные глубокие глаза, в которых я увидел грусть и усталость.
— Правда?
— Может быть...
У нее была улыбка маленькой девочки. Она отрицательно покачала головой:
— Нет, все кончено... Моя паутина оказалась недостаточно крепкой, хотя я пыталась, знаешь?
— Да, я знаю.
— Это стоило того.
Мои губы коснулись ее век и стерли с них слезы. Под моими руками Камилла снова начала дрожать. Ее веки затрепетали, она проглотила рыдания, которые я задушил поцелуями. Я почувствовал огонь, который снова стал ее пожирать.
Я оттолкнул Камиллу, хотя мне так не хотелось этого делать!
— Будь внимательным, Тайгер, — прошептала она.
Я кивнул:
— Ты меня увидишь, возможно.
— Возможно?.. Нужно по крайней мере один раз. — Она улыбнулась: — Чтобы я могла начать плести новую паутину... Будь осторожен, дорогой.
Сзади меня раздался голос Мейсона Армстронга:
— Готов, старик?
— Иду!
Мейсон в это утро, как и ежедневно, проделал все операции, необходимые для немедленного вылета. Это каждодневная рутина.
Я забрался в самолет. Мейсон, после того как убрали клинья, тоже устроился в кресле, надел шлем, проверил радиосвязь и приборы. Окна были закрыты, пелена дождя скрывала наши приготовления к полету.
Мейсон включил мотор. Четыре огромные лопасти закрутились. Гул наполнил аэродром.
Проснувшееся радио испуганным голосом обратилось к нам.
Мейсон рулил, торопясь взлететь. Он доехал до конца полосы, поставил самолет против ветра и пустил «мустанг» на всю мощность. Аппарат рванул, и мы промчались в двадцати метрах от здания аэропорта.
Мейсон ворчал, как обычно ворчат все пилоты в такую погоду.
На высоте в тысячу метров мы неожиданно оказались в чистом голубом небе под сверкающим солнцем. Черные угрожающие тучи, хорошо видимые сверху, покрывали склоны гор со снежными вершинами. Тень от самолета бежала по этому морю облаков.
Мейсон рассчитал, что наш полет продлится один час сорок минут, прежде чем мы сможем сломать себе головы при посадке. Проблема посадки!.. Но всему свое время. Где-то впереди нас другой самолет с двумя другими парнями находился в такой же ситуации.
Мейсон, кажется, догадался о моих мыслях. По его мнению, «пипер-команч» взлетел весьма удачно. Но все равно такого местечка, как Лесвилл, можно достигнуть только при феноменальном везении.
Время, опять время! Я закрыл глаза. Пусть пока волнуется Мейсон, это его заботы. Мои беспокойства начнутся на земле.
