— Я подозревал, — объяснил он. — С некоторых пор дела складывались как-то не очень хорошо. Не подавая виду, посмотрите туда, на небольшую группку, которая удаляется… Слева высокая девица — это Изабель Бурр. Она фокусница. Очень хороший номер… Справа от нее вы видите мужчину в серой куртке. Это Фальконе, укротитель. В течение двух лет Изабель была подружкой Регане. А потом, три месяца назад, я пригласил работать Фальконе, и Фальконе начал увиваться вокруг Изабель. Вот так!.. Регане и Фальконе были на ножах. Они даже подрались один раз. Пришлось пригрозить, что выкину их вон обоих. Не говорю уж об оскорблениях, угрозах. Каждый день что-нибудь да случалось. И больше всех выходила из себя старая Клелия.
— Значит, что же, по-вашему?
— Подождите! Я никого не обвиняю. Рассказываю вам то, что вы так или иначе узнаете.
— Эта Изабель Бурр полностью порвала с Регане?
— Да. И он сильно изменился. Работал без подъема.
— В целом все указывает на Фальконе?
Орландо поднял руки в знак протеста.
— Я не знаю. Не знаю. Не заставляйте меня говорить то, чего я не знаю.
— Хорошо, — подытожил Поль. — Мы их сейчас допросим.
Фургон Клелии находился совсем рядом со зверинцем, откуда исходил сильный запах и время от времени доносилось приглушенное рычание. Цыганка лежала на раскладушке, а возле нее находилась какая-то женщина. Когда Клелия увидела, как мы заходим, она приподнялась на локте.
— Это Фальконе! — крикнула она.
С кровати спрыгнули три пуделя и побежали, наталкиваясь друг на друга. На шее у них красовались банты. Я вспомнил часть программы: «Клелия и ее ученые собаки». Мы приласкали их, и они вновь устроились на постели.
— У меня только они и остались, — плача, сказала Клелия. — Но он и их тоже убьет!
Поль попытался допросить ее, но она могла лишь кричать: «Это Фальконе!» Сведения же мы получили от молодой женщины-наездницы. Через оконце она указала нам на передвижной домик-прицеп Регане.
— Он жил там. Его почти не было видно. С той поры как умер отец, он стал мрачным и держался ото всех на расстоянии. Изабель приходилось тяжело с ним. Его номер получался не очень-то хорошо…
Она говорила тихим голосом.
— Я не хочу, чтобы Клелия меня слышала. Сын — для нее все. Самый красивый, самый нежный, самый лучший. А в действительности…
— А его отношения с Фальконе?
— Что-то назревало. Регане поклялся спустить с него шкуру. И если бы не этот несчастный случай, то, я думаю, он кончил бы тем, что убил его.
— Ревность обманутого мужа?
— Конечно. Но не только это. Фальконе молод и на вершине успеха. Он нравится толпе… женщинам…
— Вы находите его симпатичным?
Она слегка покраснела.
— Он и есть такой, — сказала она чуть громче. — И это не его вина, что Изабель свалилась ему на голову.
— Тем не менее, — вновь вступил в разговор Поль, — совершено преступление. Я могу вам это сказать, так как скоро об этом объявят официально. Кто-то подпилил канат. Это же гнусно, правда?
Прошло какое-то время, прежде чем она ответила:
— Вот именно, я не понимаю. Это совершенно на него не похоже. Фальконе смелый мужчина. И более того, намного сильнее Регане… Все это просто ужасно!
Слышались причитания старой цыганки. Почти повсюду висели фотографии артистов, а в глубине висела афиша с надписью крупными буквами:
«Семья Регане. Люди-птицы».
— Итак, сегодня утром… — сказал Поль.
— Сегодня утром, — продолжила наездница, — Регане не пришел к завтраку. После разрыва с Изабель он взял за привычку питаться вдвоем с матерью… Так что она прошла на арену… около восьми часов… И позвала на помощь. Она словно обезумела.
— Это Фальконе! — прокричала старая женщина.
Мы вздрогнули, и наездница вытерла ей лицо своей косынкой, но слезы текли без конца, словно кровь из вскрытой вены.
— Где мы сможем найти Фальконе? — спросил Поль.
— Он должен быть в своем фургоне: как выходите — третий справа.
Там мы его и нашли. Он чинил рукоятку хлыста и не стал из-за нас прерываться.
— Вы знаете, зачем мы пришли? — спросил Поль.
Фальконе пожал плечами.
— Если это из-за Регане, то ничего не знаю… Регане был дрянью, думаю, все с этим согласятся. Он меня до смерти ненавидел.
— Может быть, он имел на то свои причины?
— А! Вы хотите поговорить об Изабель?.. Да, все так. Но когда я появился, Изабель уже не ладила с ним… Тут другое… какая-то дурь. Вольтижировка казалась Регане королевой профессий. Гимнаст на трапеции — для него какое-то божество. Он, если хотите, считал себя непризнанным сверхчеловеком… В то время как я в его глазах лишь бесталанный уличный гимнаст. И поскольку мне аплодировали сильнее, чем ему… Он приходил послушать, когда я выступал на арене. И наблюдал за публикой. Радовался, когда звери не слушались. Но когда все шло хорошо, выходил из себя.
А этот Фальконе умен. И безусловно соблазнителен, тем более что больше походил на какого-нибудь пьемонтского каменщика, чем на Тарзана.
— Других, — продолжал он, — Регане просто не замечал. Жил в каком-то призрачном мире. Он все время чувствовал себя человеком-птицей, тем, кто летал под куполом шапито и каждый вечер смотрел в глаза смерти. Наркоман!
— Вы дрались? — спросил Поль.
— Нас сразу же разнимали… Но случалось. Он искал любого повода, чтобы спровоцировать меня. А я избегал его. Он говорил, что я его боюсь!
Он коротко усмехнулся и протянул свою ладонь, широкую, как доска. «Вот два хвастуна», — подумал я. Но которые могли бы положить конец своей ссоре с помощью кулаков, наподобие какого-нибудь десантника и металлиста на выходе с дискотеки. Этот обрезанный канат являл какую-то глубокую тайну!
Мы встретили Изабель Бурр на ступеньках ее фургончика. Красивая девица, изящная. Она охотно нам помогла бы. Но она тоже ничего не знала. Она не жила вместе с Фальконе и не видела его целый день. Только вот сейчас на арене. Но, как она утверждала, он не тот человек, который способен перерезать канат соперника. У него было слишком высокое представление о своей профессии. Существует определенная солидарность между людьми, часто переезжающими, подобная той, что существует между уходящими в море. Однако Изабель призналась, что Регане ей тоже угрожал, причем не раз.
Инстинктивно я не доверял ей. Возможно, оттого, что она была фокусницей, а этот разрезанный канат наводил на мысль о каком-нибудь фокусе. Но ничто не давало оснований, чтобы подозревать ее в чем-то конкретно. Настоящим подозреваемым оставался Фальконе.
Поль с настойчивостью продолжал свое расследование. Он всех опросил, везде побродил. Ничего. Одни пересуды… Цирк Орландо был и вправду семьей, но семьей, далекой от единодушия, где жили старые обиды. Одни жалели Регане, другие — Изабель. Фальконе не очень-то любили. «Скотина», — говорил один. «Темная личность», — отзывался другой. К концу дня мы очень устали, проголодались.
— Я вижу лишь один способ, — сказал я. — Он примитивный, но частенько выручал. А раз уж
