— Он в своей спальне? — спросил он.
— Нет, — сказал Морис. — Его отвезли в поселок. Он покончил жизнь самоубийством.
— Ах вот как! Жюльен… Такой жизнелюб!
— У него оказался рак крови, — уточнил Морис. — Это объясняет его поступок.
— Боюсь, мадам, — продолжил Франсис, — вы можете унести из этого дома весьма дурные воспоминания… Но теперь вы мои гости. Сейчас отдыхайте и оставьте на меня тяжкие хлопоты.
— О! Все закончено, — сказал Морис. — Похороны состоятся завтра.
Как только Франсис поставил ногу на первую ступеньку крыльца, послышалось рычание, заставившее обернуться мэтра Пекё и его клерка. Сесиль кинулась вперед.
— Это Шарик… Он не злой.
Собака находилась на верху лестницы. Она неожиданно попятилась, как будто пытаясь прыгнуть, и из ее груди исторглось глухое, продолжительное рычание, похожее на хрип.
— Взбрело ему в голову! — сказал Морис. — Жену мою обожает. А меня терпеть не может… Ты крепко его держишь?
— Да, — сказала Сесиль. — Сейчас уведу. Так будет более предусмотрительно.
Она потянула собаку на другой край крыльца.
— Красивый зверь, — заметил Франсис невозмутимо. — Надеюсь, через несколько дней мы станем хорошими друзьями.
В чем он сильно ошибался.
Прошла неделя. Состоялась кремация, печальное погребение без священника, так как духовенство оставалось непреклонным; без кортежа, так как жители поселка так и не отступились от своего. Сесиль, расстроенная, хотела тотчас же вернуться в Париж. Франсис удержал ее лишь своей любезностью. Никогда она не встречала мужчины более соблазнительного, более обаятельного, более деликатного. Он вел себя как безупречный хозяин дома, полный предупредительности, простой, как подобает знатному синьору. Сесиль была ослеплена. Она делала невозможное, чтобы смягчить скверный норов собаки. Лучшим способом оставались совместные прогулки. Когда она выходила вместе с Франсисом, собака соглашалась их сопровождать. Но держалась от Франсиса на значительном расстоянии… Она держалась от Франсиса на таком же расстоянии, что и от каретного сарая. Как если бы Франсис внушал ей те же чувства. Франсис ничего не замечал. Он мило болтал, говорил о своем детстве, о чудесных каникулах, которые он проводил в замке. Иногда он смеялся как ребенок, держа Сесиль за руку. Пес следил за ними на расстоянии десяти метров и держался все время с той стороны, где оказывалась его хозяйка.
— Но вы выходили же иногда за пределы владений? — спрашивала Сесиль.
— Нет. Жил как дикарь. Залезал на деревья, чтобы читать приключенческие романы… В глубине парка строил себе шалаши.
— А по воскресеньям вы ездили в Леже все вместе в карете?
— В карете?.. Какая странная мысль!
— Вы не пользовались каретой?
— Но карета — это музейный экспонат. Ею очень давно пользовалась герцогиня де Бери, с тех пор она все время оставалась здесь.
Новый предмет для размышлений. Герцогиня де Бери! «Этот пес меня с ума сведет», — подумала Сесиль. И чтобы забыть свои муки, она разрешила Франсису поухаживать за собой. Морис же тоже был в замке и красноречиво показывал это.
Однажды вечером за десертом Франсис сказал им:
— Если я найду покупателя, то продам это поместье. Я привык жить кочуя, и этот замок, скорее всего, будет связывать мне руки. Не могли бы вы доставить мне удовольствие?.. Возьмите то, что вам нравится… Мебель… Ковры… Вы меня этим обяжете.
Сесиль поняла, что ее муж сейчас поддастся соблазну и унизит их обоих. Она опередила его.
— Спасибо, — сказала она. — Морис хочет фонари от старой кареты… Отдайте их ему.
Франсис не скрыл своего удивления, но ограничился тем, что поднес руку Сесиль к своим губам.
— Вы прелестны, Сесиль… Так что я останусь вашим должником… Доставьте мне такое удовольствие.
Как раз в этот-то вечер Морис и решил покинуть замок.
— Хватит с меня, — сказал он своей жене, как только они очутились в своей спальне. — Честное слово, он заигрывает с тобой. А ты так любуешься им! Подпала под чары. Сразу видно, что ты его не знаешь! Но посмотри на него. Он же бабник. Это бросается в глаза.
— Не будешь же ты упрекать меня в том…
— Я ни в чем тебя не упрекаю. Пока нет!.. Я говорю, что уезжаем, вот и все. Уезжаем завтра.
— Это будет выглядеть невежливо.
— Хорошо, послезавтра. Я найду какую-нибудь причину.
— Я увожу собаку.
— Собака останется здесь.
— Собака поедет со мной.
— Тогда я вернусь один.
И Морис пошел спать в комнату для гостей. На следующий день Сесиль поднялась рано, совершенно без сил после плохо проведенной ночи. Она отправилась вместе с собакой в дальнюю прогулку. Что делать? Никогда бы она не оставила Шарика. Но когда Морис зацикливался, то становился настолько мелочным, что шел до конца, чтобы отстоять свое абсурдное решение. Если бы по крайней мере она была уверена, абсолютно уверена, что больше не любит его! Конечно, она ненавидела все больше и больше его манеры, отсутствие такта, его тщеславие. Но в глубине самой себя… Что это означает «глубина самой себя»?! Не там ли окопалось малодушие?
Собака шарила по кустам, мельком убеждалась, что Сесиль двигалась сзади, Сесиль шла медленно. Через несколько часов она сделает выбор, и она еще не знала, что эта будущая Сесиль, эта незнакомая Сесиль решит. Она повстречалась с почтальоном, который поприветствовал ее, потом вернулся назад.
— У меня кое-что есть для господина Меденака, — сказал он.
— Давайте.
Это оказалась телеграмма. Крупным почерком поперек бланка было начертано: «Убыл, не оставив адреса». Адрес так и заплясал перед глазами Сесиль: «Ницца, бульвар Виктора Гюго, 24-бис, Франсису де Форланжу».
Она не понимала. Она пока не хотела понимать. А между тем внутри себя она слышала, как какой-то голос шептал: «Это же ясно! Франсис никогда не получал этой телеграммы… Когда он благодарил Мориса, он лгал… Он лгал… Он приехал без предупреждения… Он уже знал…»
Сесиль прислонилась к стволу бука. Голова у нее шла кругом. Она забыла, что только что предчувствовала. Что же Франсис уже знал?.. О чем он заранее условился с
Морисом?.. Нет! Только не Франсис!.. Он был не способен на низость. Морис — тот да. Но не Франсис!
Она вернулась в парк. Со всей очевидностью она заболевала. У крыльца спорили Морис и Франсис.
— Нет, не настаивайте, — сказал Морис, направившись в сторону флигеля.
— Сесиль! — воскликнул Франсис. — Вы на самом деле хотите уехать?.. Вам здесь не нравится?
Он улыбался, подразумевалась тысяча нежных слов, а Сесиль медленно комкала на дне своего кармана телеграмму, напрягая всю свою волю, чтобы сдержать слезы. Так это правда? Потихоньку она стала любить его… потому что он казался внимательным, откровенным, потому что так сильно отличался от Мориса, а вот теперь…
— Ну посмотрите на меня, Сесиль.
Она опустила голову и побежала к своему мужу. Пес прыгал перед ней, думая, что она хочет поиграть.
— Сесиль!
Она предчувствовала нечто жуткое. Голос Франсиса наводил на нее ужас. Она остановилась, запыхавшись. Морис мыл свою машину возле конюшен. Он выпрямился, в руке у него была губка, с которой
