- Подождите в доме.
- Не беспокойтесь, я здесь посижу, здесь хорошо. Дело идет? — Петр Романович кивнул на храм.
- Потихоньку. — Юноша остался стоять на пороге, тоже гладя вверх на новенькие купола.
- Мне в деревне сказали: они у вас живут, в избушке.
- Да, во второй половине.
- Игорь на этой неделе дважды ездил в Москву. Он возвращался сюда ночевать, не помните?
- Я его не видел, но собаки ночью лаяли.
Рыжие дворняги, исполнив долг, мирно лежали у ног гостя и внимательно слушали.
- Что-то случилось?
- Сегодня в полночь был убит мой брат.
- Убит? — Монах задумчиво перекрестился. — Вы подозреваете в преступлении Игоря?
«Ничего себе монах соображает!» — насторожился Петр Романович.
- Нет. Но они были близкими друзьями, возможно, Ямщиков что-то знает о мотивах, о причинах.
- Как звали вашего брата?
- Павел Острогорский.
Юноша стоял неподвижно и молчал, но Петр почувствовал интуитивно: имя брата ему знакомо. Понятно, Игорек по ходу дела перед монахом душу облегчает. Очень интересно, однако тайна исповеди — преграда неодолимая.
- Но сегодня он здесь ночевал?
- Наверное. На литургии был. А вас как звать?
- Петр. («И про меня наверняка слыхал!») Видите ли, меня подозревают в убийстве.
- Брата?
- Да. В течение недели я должен доказать обратное. Благословите, батюшка!
Петр Романович, сложив руки лодочкой, подошел под благословение, услышал шепот: «чтобы тайное стало явным»; услышал шаги.
Игорь с Тоней стояли в траве, как дети, держась за руки — еще одна (считая дядю с теткой) идеальная пара, что даже странно в нынешнее лихолетье; вот только детей им Бог не послал, а может, не хотят. С годами они все больше походили друг на друга: темноволосые, невысокие, худощавые, одеты скромно, Тоня в длинной юбке и платочке.
- Ты как тут? — спросил Игорь отрывисто.
- Сегодня ночью убили Павла.
Реакция была сногсшибательной.
Тоня вскрикнула, муж сказал со страхом:
- Ты. что такое говоришь? Ты бредишь? — и рухнул в траву.
Оставшиеся на ногах оцепенели, бесшумно возник монах с кружкой воды, встал на колени, побрызгал застывшее в дурной гримасе лицо.
- Тоня, давно у него эти припадки? — прошептал Петр Романович.
- Из-за тебя. Он любил Павлика.
- А я нет? Но меня обвиняют!
- В убийстве? — «припадочный» вмиг оживился. — Тебя обвиняют в убийстве брата?
- Только не говори, — заговорил Петр Романович веско, — будто ты не знал, что он жив и в Москве. Тоня, знал?
- Господи, вот ужас-то! — Она как- то мгновенно скрылась в избушке, а монах побрел к храму, на паперти обернулся, окинул их острым взглядом и вошел внутрь. Петр Романович опустился в траву рядом с Игорем.
- Тебя не арестовали.
- Дали неделю. Я должен найти убийцу.
Игорь ответил столь долгим и раздумчивым взглядом, что подумалось, как тогда на галерейке: уж не трогается временами архитектор в уме?
- Игорь, я знаю границы своих возможностей.
- Человеку до конца не дано этого знать.
- А я знаю: тюрьму мне не выдюжить, без свободы я все равно, что без воздуха.
- Так беги пока не поздно! — съязвил архитектор.
- Еще чего! Давай-ка, Игорек, ближе к делу. Если ты, конечно, в состоянии.
- Я-то в состоянии. Да, я видел Павла мельком во дворе.
- В пятницу? Когда мы с тобой на лестнице столкнулись?
Игорь молчал. вспоминает, что
ли?
- Ты был такой странно возбужденный, не поздоровался.
- Да, в пятницу, — наконец отозвался сдержанно.
- Ну?
- Когда я вышел, его уже там не было. Больше я ничего не знаю.
- И ты его прям так сразу и узнал? Ведь для нас для всех он умер.
- Я пережил поистине страшные мгновенья. почудилось даже: ваш покойный отец.
- Я тоже ошибся.
Собеседники пронзительно глядели друг на друга, пронеслись секунды, первым очнулся Игорь.
- Словом, видение. не видение. Вот почему я об этом не рассказал — ни тебе, ни следователю. Хотя смерть Подземельного потрясла меня тайной совпадения.
- Ты сказал: происходит трагедия.
- Я так ощущал подсознательно и надеялся, ты прояснишь — помнишь, на галерейке? — скажешь про брата.
- А почему прямо не спросил?
- Побоялся произвести впечатление невменяемого.
- Как-то все это неубедительно. По-моему, ты не договариваешь.
- Можно подумать, ты со мной откровенен!
- Откуда такая враждебность, Игорь? За что ты меня ненавидишь?
- О чем ты?.. Ну, не в себе я был после допроса. А ты так беззаботно с какой-то девчонкой флиртуешь.
- Это мое дело.
- Извини, я был слишком взволнован.
- Смертью Ивана Ильича? «Ты выдумал голос, чтоб отвести подозрения от себя,» — посмел ты мне сказать! Объясни же наконец, что все это значит, в чем я провинился перед тобою или перед Павлом, или перед вами обоими.
- Ты его сдал, — прошептал Игорь с такой злобой, что собеседник вздрогнул.
- Я?
- Своими показаниями.
- Врешь!
- Не ори!
- Тони боишься, да? — Петр Романович взял себя в руки. — В течение девяти лет я не замечал твоей ненависти.
- Прошлое вдруг проступило, когда я увидел его во дворе.
Он произнес это с болью, и Петр Романович смягчился.
- Мне не в чем себя упрекнуть. На вопрос следователя, откуда цветы возле мертвого тела, я ответил: не знаю, кто- то сегодня принес. Я даже не упомянул Павла, все потом само раскрутилось.
- Надо было сказать, как Евгений Алексеевич предлагал: дед привез.
- А отпечатки пальцев? А показания ребенка?
- Отпечатки в квартире, где человек живет, против него не улика! Соврал бы: неделю пыль не протирал.
- Да я и не протирал.
