- И вас с праздником, отец Платон.
- Пойдемте.
Они медленно двинулись по тропинке к бревенчатой избе.
- Вы философ, занимающийся богословием?
- Учусь, пишу.
- Над каким же трудом вы сейчас работаете?
- Над диссертацией на степень кандидата богословия.
- На какую тему?
- Монография называется «Христианский смысл любви».
- Глубокая проблема, сложная.
- Отец Платон, архитектор оставил вам письмо?
- Письмо? — удивился собеседник. — Нет. Убийцу брата не нашли?
- Не нашли. Осталось два дня.
- И потом?
- Арест. По идее, он нацелился на меня.
- По идее, преступника должен удовлетворить ваш арест. Или он так кровожаден?
- Или я близко подошел к разгадке. Кто-то следит за мной.
Они подошли к избушке, Петр Романович оглянулся: громада храма, словно средневековый белый корабль, плыла в жгучем мареве.
- Неужели он так кровожаден? — повторил монах: в голосе проскользнула боль, молодое лицо омрачилось.
«Неужели он знает —
- «Кровь на мертвой голове» — так выразился мой брат, подразумевая орудие убийства. Не могу докопаться до смысла — какая-то скрытая символика.
- В традиционной трактовке — это «адамова голова», то есть человеческий череп, олицетворяющий первородный смертный грех.
- Значит, кровь на распятии?
- В падшем мире дьявол рукою человека дерзнет на любое кощунство. Ищите одержимого.
Тотчас в воображении соткался из воздуха Воланд на Патриарших. Философ мысленно отмахнулся от «литературщины», а монах заметил трезво:
- Только не впадайте в прелесть дурной мистики. Ведь широко используется и мирской знак — череп и кости — предупреждение о смертельной опасности.
В просторной комнате за темными сенями ставни и окна распахнуты настежь, масса света и сидят по лавкам люди за длинным узким столом с праздничным угощением. В полном молчании взоры обратились на вошедших, и Петра Романовича пронзило воспоминание своего сна. Но это живые дожидаются молитвы и трапезы. Отец Платон прошел в центр застолья, а с краю поднялась Тоня в шелковом платочке до бровей и увлекла философа на крыльцо.
- Что, Петр?
- Где Игорь?
- Он уехал, только что.
- От меня сбежал?
- Мы тебя не видели!
Тоня принялась торопливо объяснять, что Владыка со свитой, участвующие в таинстве освящения, отбыли сразу после окончания службы, потому что торопились.
Петр Романович перебил:
- А Игорь?
- Его согласились подвезти, он сейчас в Москве цемент выбивает.
- И ночевал в Москве?
- Да, утром приехал. А что, Петр? Что еще случилось?
- Могу ли я полностью доверять тебе? — он пытливо вгляделся в светлосерые глаза — она ответила твердым взглядом.
- Можешь.
- Тебя ждут?
- Не беспокойся. Говори.
Они сели на завалинку.
- Сегодня ночью Игорь, должно быть, за мной следил.
- Не знаю, что тебе сказать на это. Он жутко переживает, мечется как угорелый, но подозревать его.
- Ты передала ему наш разговор?
- Я же обещала тебе! Жду, когда он сам заговорит. Петр, опомнись! Неужели ты подозреваешь его в убийствах?
- Я всех подозреваю.
- Он любил Павла, он не мог.
- Много чего мог, — перебил Петр Романович, с жалостью взглянув на «бедную дурочку» (такое вот определение подвернулось). — Когда у Поля начался припадок, Игорь вышел на площадку.
- И что? — выдохнула Тоня.
- И позвонил в нашу дверь.
- Нет!
- Игорь признался. Я не говорю, что он вошел — но предупредил Маргариту (будто бы через дверь), что про нее все всем известно.
- По дружбе!
- Свинья-друг, — ляпнул Петр Романович неожиданно и сам на себя подивился и поправился: — Не возмущайся, я не про него. просто Подземельного повторил, по другому поводу. Так вот, по дружбе Игорь скрыл бы позорный секрет невесты и от Павла.
- Его откровенность с другом как раз и доказывает невиновность.
- Невиновность в чем? Преступление еще не произошло.
Тоня молчала; тут почувствовал он, что она вся дрожит едва заметной внутренней дрожью.
- Тонечка, не пори горячку прежде времени, вы супруги любящие, верующие. Правда, меня всегда несколько удивляло.
- Что?
- Семейная жизнь для постороннего — за семью печатями. Почему у вас нет детей?
Она опустила голову.
- Вам же грех предохраняться.
- Хорошо, — произнесла после паузы. — Я скажу тебе то, что знает только наш духовник. Мы живем, как брат с сестрой, в своеобразном монашестве.
Петр Романович аж присвистнул.
- Зачем же такие плотские истязания и соблазн?
- Страшно иметь детей в страшном мире.
- Это тебе Игорь такие песенки поет? И духовник одобряет столь трусливую позицию?
- Нет. Отец Платон говорит: надо доверять Промыслу. Бог каждому дает по силам.
- Ну и?
- Игорь пока боится.
- Поставь перед выбором: или настоящее монашество — или полноценная семья.
Нежно-застенчивое лицо Тонечки затвердело, тоненькие брови под голубым платочком сошлись у переносицы.
- Я так и сделаю.
- Извини за вторжение в частную сферу.
- Не надо. Ты не из праздного любопытства, и я, кажется, догадываюсь о подоплеке твоей
