Я промчался по коридору, распахнул дверь в кабинет: Ирина Евгеньевна разговаривала по телефону.
- Что надо? — поинтересовалась она любезно.
- Позвонить… срочно!
- Ах, позвонить! Хватит. Вы с моего телефона не слезаете.
- Ирина Евгеньевна, речь идёт о жизни и смерти!
- Представляете, в какой обстановке приходится работать? — пожаловалась она кому- то в трубку. — Вот ворвался как сумасшедший…
Я вышел в коридор, тихонько прикрыв за собой дверь. Что же могло случиться с Дмитрием Алексеевичем? Никогда себе не прощу! Надо было идти в милицию, а не заниматься убойными ловушками — все сам, сам… Доигрался! Хирург выплыла из кабинета и поплыла по коридору, я не отставал.
- Ирина Евгеньевна, не могу поверить в вашу жестокость.
- А дисциплина?
- А женское милосердие?
- Не милосердие, а женская дурь. Привыкли на нас ездить.
- Привыкли, — согласился я покорно. — На кого ж ещё и надежда, как не на вас?
- Ладно, только коротко.
Я заказал срочный разговор, минут через пять телефонистка проговорила безразлично:
- Абонент не отвечает.
- Перезвоните, пожалуйста! — На что я надеялся? Бездарность и дилетантство.
- Абонент не отвечает.
- Тогда вот по этому телефону попробуйте, — я дал номер Пети.
- Не кладите трубку.
И через несколько секунд я услышал далёкий, но живой — вот что главное! — живой голос:
- Алло!
- Петя? Иван Арсеньевич. Как там у тебя дела?
- Нормально. Иван Арсеньевич, можно я к вам приеду?
- Приедешь, приедешь. А пока сиди дома и будь наготове. Сегодня или завтра — последний срок.
- Иван Арсеньевич, я забыл сказать. Эти самые лилии, они употреблялись как рисунок на тканях. И вышивка…
- Да, да, молодец. Можно сказать, ты и раскрыл эту тайну.
- Раскрыл! Понять ничего не могу, всю ночь думал. Этот Филипп Август, кстати, третий крестовый поход возглавлял…
- В так называемой тьме средневековья, Пётр…
Верочка заглянула в кабинет с криком: «Человека убили!» и исчезла. Я бросил трубку, выскочил в коридор — она как сквозь землю провалилась! Да что ж это такое? Анюта стояла посреди палаты и ломала руки: так и врезался в память умоляющий жест прекрасных женских рук.
- Это он, — прошептала она, увидев меня.
- Анюта, вы…
- Это он. Его машина: старая «Волга» цвета морской волны.
- Где? В роще?
- На шоссе.
- Верка сейчас забегала, — заговорил Василий Васильевич виновато. — Там убитого нашли возле машины. Похоже, Ваня, что мы…
- Смерть свидетеля! — крикнул Игорёк.
- Это он во всем виноват! — перебила Анюта, указав на меня. — Он все знал!
- Анюта, я правда не думал…
- Все умерли, кроме меня. Зачем? — она пожала плечами. — Ну не вы, не вы — я виновата, знаю, — она отвернулась и долго смотрела на отца; тот отвечал равнодушным взглядом. — Но в чем смысл? Объясните, ради Бога!
- Когда-нибудь потом я…
- Не подходите ко мне! — и она крупным резким шагом вышла из палаты.
Я побежал за ней. Больница вымерла, очевидно, все, кто хоть как-то мог передвигаться, собрались на месте происшествия. Идти было с полкилометра по шоссе в сторону совхоза. Ещё издали я узнал ветвистый дуб, под которым ждал меня Дмитрии Алексеевич утром в четверг. Прошло три дня. А, будь оно всё проклято! Три недели прошло, всего три недели провёл я в больнице, а дел наворочал… будто жизнь прожил. Я взглянул на Анюту. Она шла чуть впереди, торопясь и тяжело дыша. Сейчас она увидит… Господи, хоть бы его уже увезли!
Труп уже увезли, машину тоже. На обочине толклась странная публика, большинство в ярко-розовых бумазейных халатах: театр-балаган! Анюта растерянно стояла в толпе, я старался не терять её из виду. Ко мне сразу прицепился старичок язвенник из тех, которые «все знают». Оказывается, убитого обнаружил ещё в три ночи (а мы расстались в два — что же произошло за это время?). Какой-то дачник спешил из Москвы в Отраду, как вдруг фары вырвали из тьмы лежащего на шоссе человека.
- Он лежал на шоссе?
- Голова на шоссе, а тулово в траве на обочине.
- Как? — меня всего передёрнуло. — Голова отрезана?
- Зачем? Убит тяжёлым ударом по черепу. Я при милиции тут не был, но все знаю. Лежал, говорят, аккуратно, ничком. Тот, видать, сзади подкрался — и наповал.
- Его личность установлена?
- Слишком быстро хочешь! Что ж он тебе, около трупа, что ль сидел? Он, должно быть, уж…
- Кто убитый, известно?
- Художник московский, удостоверение в кармане… и деньги, говорят… значит, не обокрал. Может, не успел? Этот дачник-то как увидал убитого — мигом в отделение подался. Ну а те быстро управились!
- Несчастный случай исключён?
- Какой тут случай? — удивился язвенник. — Самое настоящее убийство. И заметь, с машиной вот какая закавыка…
- Иван Арсеньевич! — позвала меня Анюта.
- Прошу прощения, — я подошёл к ней.
- Вы собираетесь идти в милицию? — спросила она нервно.
- Придётся. Думаю, вам необязательно, я сам опознаю, и вообще…
- Я пойду. У него, кроме меня, никого не осталось. Только… вы прямо сейчас идёте?
- Прямо сейчас. Все это слишком серьёзно. Хотите, пойдём вместе?
- Иван Арсеньевич… — она заколебалась, но все-таки продолжала, — а может быть, завтра?
- В чем дело, Анюта?
После долгого молчания она спросила шёпотом:
- Вы точно знаете, кто убийца?
- Точно. Потому я и должен идти, не откладывая.
- Но все же… вы исполните мою просьбу?
- Постараюсь.
- Не объявляйте сейчас убийцу в милиции.
- Почему?
- Я хочу, чтоб вы пригласили его вечером к вам в больницу, в палату. Я хочу, чтоб он сам все рассказал. У вас есть, на чем его поймать, есть улики?
- Есть. Анюта, вы представляете, что вас ждёт?
- Я вас прошу.
- Зачем вам это нужно?
- Потом узнаете.
Я задумался.
- Хорошо, но только до завтра. А в милицию я все-таки пойду. Я должен убедиться, что это Дмитрий
