Алексеевич.
- Я понимаю. Нет, не понимаю! Ничего не понимаю! Ещё вчера… он все на картину свою смотрел, помните? И чай пили в саду-в последний раз… А! ладно! не привыкать!.. Вам тяжело?
- Тяжело, Анюта, очень. Но так и быть, попробуем. Вы сами позвоните с почты — это будет, пожалуй, надёжнее.
- Кому? — спросила она одним дыханием.
- Пете…
- Пете?!
- Борису…
- Борису…
- И актёру. Пусть тайное наконец станет явным… скажем, в семь часов вечера, сегодня, в воскресенье. Вас устроит? Но будьте готовы ко всему: вы этого хотели!
Ушли последние посетители и Ирина Евгеньевна (после раннего воскресного обхода), ходячее население больницы подалось в «терапию» смотреть по телевизору зарубежный детектив; мы ждали. Анюта, задумавшись, сидела возле отца; она застала по телефону только Петю: сумел ли тот известить остальных?
Петя сумел. В восьмом часу послышались шаги в коридоре, вошёл Борис и прямо с порога начал свару:
- Ну! Что вам ещё от меня нужно?
- Сегодня узнаете всё.
Наверное, в моем голосе послышалось что-то необычное: математик умолк, как-то съёжился, постоял в нерешительности.
- А художник где?
- Его нет.
- В каком смысле?
Дверь распахнулась, в палату вошли актёр с Петей.
- Добрый вечер! — пропел Ника. — Мне сегодня звонит юноша прямо в театр… требует на допрос. Я и его кстати подбросил. А тут полный сбор! Неужто разоблачать будете?
Все молчали, Ника огляделся и — странное дело! — тоже вдруг замолчал, глаза забегали. Потом спросил тихо:
- Где Митя?
- В морге, — ответил я.
Средь вновь прибывших взметнулось смятение, я посмотрел на Анюту, и меня поразило её лицо, полное жадной жизни. Такой я её ещё не видел. Она упорно не сводила с кого-то глаз — мне не надо было проверять с кого.
- Прошу садиться! — громко заговорил я, все поспешно расселись по табуреткам. — Итак,
Дмитрия Алексеевича нет больше с нами. Сегодня мы занимаемся разоблачением.
- И кого вы собираетесь разоблачать? — угрюмо поинтересовался Борис.
- Убийцу. Подойдите-ка ко мне, Борис Николаевич, подойдите, не бойтесь.
Он криво усмехнулся, встал и подошёл.
- Вот взгляните, — я протянул ему мятый листок бумаги. — Вам это ничего не напоминает?
- Что такое?
- Не торопитесь, рассмотрите внимательно. Вы ведь гордитесь своей зрительной памятью, не так ли?
Борис поднёс листок близко к глазам… пауза… вдруг лицо его выразило изумление, он быстро взглянул на меня.
- Узнаёте?
- Да. Откуда вы это взяли? — он словно задохнулся. — Вы что — нашли труп?
- Нет. Как видите, здесь несколько образцов.
- Но откуда вы…
- Это не я, это Петя. Но я догадался.
- О чем вы ещё догадались?
- Наверное, обо всем.
- Что вы этим хотите сказать?
- Помните, в роще вы меня просили догадаться, а? Ну вот: лучше поздно, чем никогда.
- Мне что — уйти отсюда?
- А как вам хочется?
- Иван Арсеньевич! — нетерпеливо вмешалась Анюта. — Мы попусту тратим время. Пусть уходит, если хочет, лишь бы не сбежал тот.
- И кто здесь тот? — раздался прекрасный бархатный голос — и в наступившей разом тишине все обратили взоры на Нику. — Что так уставились, а? Я, что ли, тот?
- А кто ж ещё? — Анюта, вкрадчиво. — Кто спускался в погреб с картиной?
- Я её не крал. Вы не понимаете главного. Иван Арсеньевич, я сбежал из мастерской совсем по другим причинам, поверьте мне.
- По каким?
— Теперь я не могу их назвать, язык не поворачивается. Но вам, как человеку тонкому и проницательному, признаюсь: я горько ошибся и раскаиваюсь. Вы меня поймёте…
- А я не пойму! — грубо вмешался Борис. — Я не пойму, почему убийца среди нас разыгрывает благородную роль и его никто не остановит!
- Боря, ты прав! — Бывшие супруги обменялись молниеносными взглядами. — Глаз с него не спускай.
- Я — убийца? — голос Отелло внезапно осип. — Ну, знаете…
- Николай Ильич, помните вашу фразу о том, что вы игрок по натуре?
- Ну и что?
- Буквально помните?
- Да не помню я ничего!
- Эта фраза помогла мне проникнуть в психологию.
- В психологию убийцы, вы хотите сказать?
- Да.
- Мне просто смешно! Вот тут перед вами сидит человек, — актёр ткнул пальцем в математика, — который годы ненавидел Митю.
- И вы, и ваш Митя…
- Ладно, хватит. — Ну чего я тянул? Ведь она сама захотела! — Вы оба не виноваты.
- Иван Арсеньевич, на фиг! Не томите! — взмолился Вертер, а Игорёк завопил что есть мочи:
- Я с самого начала говорил, что это она!
Она поднялась, глаза вспыхнули, я сказал поспешно:
- Анюта, запомните это мгновенье. И берегите силы — сегодня они вам ещё понадобятся.
Наступила затаившая дыхание пауза, в которой как бы со стороны я услышал свой голос:
- Хочу сделать заявление. Шестого июля 1983 года художник Дмитрий Алексеевич Щербатов задушил свою невесту Марию Черкасскую.
И в этой чреватой возгласами паузе прозвенело в ответ:
- Это правда, Иван Арсеньевич?
- Правда, Анюта. Он сознался, после того как я изложил ему свои соображения, выделив три момента, которые явились для меня ключевыми в расследовании убийства. Мне продолжать?
- Продолжайте и не обращайте на меня внимания.
- Это невозможно. Итак, три момента: французская драгоценность, портрет и полевые лилии. Обо всем этом я узнал Анюта, от вас.
- Разве? Странно.
