мою же собственную «грязь»!
И насчёт Ивана верно подметил, но почему так категорично?! Может, у Ивана и есть актерские способности. Может, у него и хитрый ум. Но почему мне нельзя слушать Ивана?
Странное пожелание. Разве Иван что-то против Николая говорит? Скорее, наоборот, я больше Николаем недоволен, чем Иван. Но тогда почему мне нельзя слушать Ивана?!
Кажется, намёк Николая ясен: я могу только слушать его, великого гуру, Николая! Что это – гордыня? Богом себя, батенька, возомнили?!
Итак, Николай пребывает в духовной гордыне. А духовная гордыня – демонической природы. Люцифер считает себя Богом, и Николай туда же. Николай всегда будет утверждать, что он рожденное свыше существо и никого никогда больше к рождению свыше не допустит.
От последней мысли я остолбенел. Ибо сразу возник вопрос, а какой смысл дальнейшего посещения общины? «Розы Мира» все равно нет в общине. И никогда не будет. Тогда какой смысл ходить к духовному гордецу, безжалостному протестантскому фарисею?
Уже дома мне вспомнилось одно место из Евангелия, где Христос на дотошные и злые обвинения в свой адрес со стороны фарисеев сказал им: «если б вы знали, что такое милости хочу, а не жертвы».
Николай не знает, что такое милость. Он пастырь злой.
Жертвой Николая быть больше не желаю. В общину больше не пойду. Буду двигаться к духовному миру автономно, сам.
Записки «психонавта»
Мир течет
Обнаруживаю себя на кушетке в караулке. На четвертом посту. Пять утра. На улице еще темень.
Ботинки у меня без шнурков. Странно, куда делись шнурки. Кутерьма что ли пошутил? Ладно, разберемся. А сейчас обойти пост, растопить буржуйку, заварить чай. Кутерьма пусть пока спит. До сдачи смены еще три часа.
На улице легкий морозец, ясные утренние звезды. Хочется допрыгнуть до звезд, минуя все световые годы, пронизывая косное трехмерное пространство…
Что там вчера было?
Пришел Андрей, принес семена Датуры. Так, кажется, она называется. А попросту – дурман, трава дьявола. Я принял одну чайную ложку. Андрей вокруг этих семян чуть ли ни целый ритуал устроил.
Кастанеда, блин…
Долгое время ничего не было (разве что легкое, приятное опьянение). И вдруг онемел язык, стали заплетаться ноги. Я даже немного испугался. Зрачок стал во весь глаз.
Через час онемение языка прошло. Начали ходить ноги. Но страшно захотелось пить. Никогда ничего подобного не переживал. Ощущение будто в теле нет воды вообще.
А потом началось. Первой явилась огромная жаба. Я обнаружил её на куче с углем. Минут пять мы смотрели друг на друга. Взгляд жабы был отрешенно-холодным и одновременно внимательно меня изучающим.
Я молча смотрел на жабу. Что удивительно – ни отвращения, ни страха. Хотя не скажу, что испытываю симпатию к жабам. Тем не менее. Как что-то сместилось в сознании.
Жаба моргнула и потеряла ко мне интерес. Даже отвернулась. А я вспомнил, что пришел сюда набрать уголь.
Наполнил два ведра углем (делая при этом вид, что никакой жабы нет). Понес всё это в караулку. Но напоследок все же обернулся. Жаба была все на том же месте, она смотрела мне вслед. Я уже почти дошел до угла, когда жаба внезапно прыгнула, слилась с ночной темнотой и исчезла.
Только в теплом помещение караулки до меня дошло, что произошло.
Середина февраля! На улице минус! Какие жабы?!
Я кинулся было к Кутерьме, чтобы ему все рассказать. Но Кутерьма сидел на кушетке с таким видом, словно он мне эту жабу и подкинул.
А дальше я опять обнаружил, что язык мне не повинуется. Язык присох к раскаленному нёбу. Ужасно хотелось пить.
Помню, пил воду прямо из ведра. Вода стекала по подбородку, капала на свитер. А я пил, пил и все никак не мог напиться. И Кутерьма что-то мне говорил. А потом отнял у меня ведро с водой.
Я сел на соседнюю кушетку и ощутил покой и умиротворение. Кутерьма поставил ведро с водой на стул, в нескольких метрах от меня. И сказал мне, чтобы я не пил, а только смачивал рот. И смотрел на воду.
Язык мой заговорил, хоть и не совсем четко. Спросил Кутерьму, что он думает по поводу неправдоподобно большой жабы в феврале.
Кутерьма начал молоть свои кастанедовские заморочки, мол, чувак, у тебя сместилась точка сборки. А при смещенной точке сборки начинаешь воспринимать другие миры, или измерения. Миров огромное количество, они наслаиваются друг на друга, как в луковице.
Я его перебил, сказал, что знаю это давно, из Розы Мира. Андрей мне возразил – я это читал в Розе Мира. А читать и видеть – не одно и тоже.
Я ответил, что все это фигня. Видеть, значит, видеть иное. Иные миры. А не жабу на куче с углем.
– Жаба на куче с углем в феврале – тоже представитель иного мира, только мира низшего, инстинктивного, – заверил меня Кутерьма.
Мне стало очень грустно. Почему жаба? – размышлял я. – Почему не явился более благородный посланник. Какая-нибудь птица. Не знаю, кошка на худой конец. Неужели я действительно настолько грешен. Неужели мой ум – теософское болото, как сказал Николай.
Как только я подумал о Николае, он тут же появился, как бы справа, на периферии моего зрения. Николай подвигал своей перекошенной челюстью, а потом сказал в пустоту, поверх меня: «Вадим, ты теософское болото». И исчез.
Странно, но явления Николая меня развеселило. Я рассмеялся. Я знал точно, что Николай не был видением, или посланником – это был типичный глюк моего ума. Образ из болезненной памяти.
Я испытал неведомое мне прежде ощущение отделения от собственного ума. Я мог наблюдать свой ум со стороны! Это открытие принесло мне детскую радость. Какое-то время я парил в невесомости, наблюдая, как думает мой ум.
