Ханна. Но разве он не хочет, чтобы ты верила в то, во что он сам верит?
Клара. Ничуть! Он говорит, что вопрос веры, если хочешь избежать вечной гибели, — дело божье. Наше дело быть правдивыми, добрыми. И если мы правдивы и добры, то тем самым уже верим, и, это будет зачтено на том свете или при нашей жизни. О, он совершенно цельный человек!
Ханна. Но ведь он старается распространить свою веру?
Клара. По-своему — да. Но, знаешь, он никогда не настаивает на своей правоте. Он совершенно одинаково снисходителен ко всем. О, равных ему нет!
Ханна. Ты видишь его таким же, каким он казался тебе в первые дни вашей любви. Только твои глаза уже не так молоды.
Клара. Да... Только мои глаза уже состарились...
Ханна. Но я не понимаю, как ты можешь верить в его чудеса... А может быть, ты вовсе и не веришь в них?
Клара. Что ты говоришь! Ничего подобного! Именно в его чудеса я верю безусловнее всего.
Ханна. Если ты боишься за него, когда он уходит в море, если ты не в состоянии поверить, что все то, что он роздал бедным, возвратится снова, — тогда ты вовсе не веришь.
Клара. Потому что я допускала, чтобы он... Нет, позволь тебе сказать, именно в этом моя сила.
Ханна. Пусть так, но это не сила веры.
Клара. Нет, нет! Я знаю, во всем этом есть какие-то противоречия. В каждом из нас есть противоречия. Он в этом отношении — исключение. Вообще я скажу тебе: броситься в море самому, да еще со своими детьми — в бурю — это уже не называется верить в бога, это называется искушать господа бога!
Ханна. Но, мне кажется, чудеса совершаются независимо от того, грозит ли опасность нашей собственной жизни или жизни других?
Клара. Но он сознательно подвергает свою жизнь опасности.
Ханна. Если он делает это, спасая других, то ведь нельзя сказать, что он искушает господа бога?
Клара. Послушай, довольно об этом! Я больше не могу! Я знаю только одно: если он хочет отдать злым, гадким людям все свои средства, все то, на что его дети могли бы жить, или если сам он хочет идти в горы в туман, или отправиться в море в сильнейшую бурю — да, тогда я становлюсь на его пути! Я делаю все, решительно все, что в моих силах, чтобы помешать ему! А если бы он вздумал теперь? Вот уже много месяцев, как я не могу подняться на ноги, но если понадобится... Тогда я смогу! Я уверена, что смогу! Тогда я тоже способна совершать чудеса! Потому что я люблю его и его детей.
(Длинная пауза.)
Ханна. Скажи, я ничем не могу помочь тебе?
Клара. Подай мне, пожалуйста, одеколон. Смочи мне виски. И дай понюхать. Тот же одеколон, который ты давала вчера. Поскорее, пожалуйста! Ты не можешь вытащить пробку? Здесь у меня где-то есть пробочник... вон там... И открой окно! Открой окно!
Ханна. Да, да!
Клара. Спасибо. Если бы после этого ужасного дождя не было так сыро, я бы предпочла побыть в саду… Ну, что же? Ты вытащила пробку?
Ханна. Сию минуту.
Клара. Теперь отвинчивай, только не слишком нажимай... Вот так! Дай скорее! Нет!.. Слышишь? Запахло жасмином?
Ханна. Жасмином? Нет никакого жасмина.
Клара. Да нет же! Я чувствую, что жасмин... Это он! Я слышу его шаги! Это он! Боже, благодарю тебя! Я сейчас успокоюсь! Успокоюсь! О, какое блаженство... Да, это он...
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Санг (входит). Доброе утро! Доброе утро! Милая Ханна! Вот ты и у нас! Только подумать: ты теперь с нами! Что за утро нынче: певучее и душистое. У вас, в Америке, пожалуй, таких не бывает? Нигде на земном шаре таких не бывает!
Клара. А мои цветы?
Санг. Знаешь, что со мной сегодня случилось, Клара?
Клара. Ты отдал их кому-нибудь?
Санг. Нет! Ха-ха-ха! На сей раз нет, как сказал Торденскелд! Какая ты нехорошая! Мы вот бранили этот бесконечный ужасный дождь и опасались обвалов и прочих несчастий... А дождь совершил великое благое дело. Он оказался настоящим благословением. Когда я сегодня увидел наконец солнце и вышел... О, какие цветы встретили меня! Я никогда еще таких не видел! Знаешь, я попал в какое- то царство красок и запахов... Да, да!.. Я вдруг почувствовал, что грешно топтать траву, которая дает столько радости. Я пошел по узенькой тропинке и только смотрел на цветы — на их влажные глазки. Знаешь, они теснились, вероятно, даже толкали друг друга! В них было столько жажды жить: даже самые маленькие тянулись к солнцу с такой откровенной, наивной жадностью! Были среди них и такие, которые всюду лезут первыми, они, хитрецы, вероятно и раскрылись-то раньше всех! Знаешь, уже появились шмели и пчелы! Я видел: они просто не знали, куда броситься в этом потоке запахов. Сотни цветов благоухали один лучше другого. Сотни тысяч цветов! Можно ли допустить, что в этом многотысячном многообразии форм нет и многообразия индивидуальностей? Оно есть! Я почувствовал это. И вот почему я не смог сорвать ни одного цветка. Но сегодня у меня есть для тебя нечто другое!
Клара (пока он говорил, она делала знаки сестре). В самом деле?
Санг. Сегодня я попробую устроить тебе сюрприз!
Клара. В чем дело, дорогой?
Санг. Ты, верно, не думала, что я могу что-то скрывать от тебя? Но и у меня бывают секреты!
Клара. Я давно замечала что-то...
Санг. Да ну? В самом деле, ты все-таки заметила? А ведь я на этот раз как будто не проговорился. Но если я не так встревожен твоей болезнью, как остальные, то ведь тому есть особые причины.
Клара. В чем же дело?
Ханна. Да говорите же, в чем дело! Вы видите, как она взволнована.
Санг. Хорошо, хорошо. Сейчас все разъясню. Я помог очень многим, но до сих пор не мог помочь ей, потому что я не мог как следует помолиться вместе с ней, именно вместе с ней! Она ведь непокорная у меня! А я не имею никакой силы помочь, если больные не молятся одновременно со мной, если они не могут молиться! И вот я написал нашим детям, прося, чтобы они приехали сюда. И вчера вечером я очень рано уложил их спать, но предварительно сказал им, что они должны как можно лучше выспаться, чтобы сегодня в семь часов утра помочь мне помолиться у постели их матери.
Клара. Ах, мой дорогой, мой дорогой!
Санг. Мы окружим тебя цепью из наших молитв. Один будет стоять в нотах, другой — у изголовья, а я — прямо перед тобой. И мы будем молиться, пока ты не заснешь. Да, да, пока ты не заснешь! А потом мы будем молиться, пока ты не проснешься,— и ты проснешься, и встанешь, и начнешь, ходить, как мы все! Да! Так будет!
Клара. Дорогой мой!
Ханна. А что сказали дети?
Санг. О, если бы ты видела их! Они были так потрясены. Уверяю тебя, оба были бледны, как эта вот простыня. Потом они посмотрели друг на друга, и я понял, что их нужно оставить одних. Я вижу, это тебя тоже волнует. Ты закрываешь глаза. Быть может, тебе тоже лучше побыть одной. Да, надо приготовиться! Благодать господня посетит нас. Надо приготовиться... Который час?
Ханна. Начало восьмого.
