Элиас. Она сейчас встает. Вчера мы с нею не спали до полуночи. Но больше она не выдержала.
Клара. Почему, дитя мое, ах, почему же так случилось?
Элиас. Почему мы перестали верить, как отец?
Клара. А вы перестали верить, как отец, дитя мое?
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Входит Санг.
Санг. Вы утратили веру? Сын мой! Ты утратил веру?
Xанна. Посмотри на Клару! Пощади ее!
Санг (спешит к Кларе и кладет руку ей на голову). Все прошло! Все обошлось! Хвала господу!
Клара. Да, мне лучше! Но не отходи от меня, прошу тебя!
Санг. Да, да, я буду с тобой.
Клара. И не позволяй мне плакать! О!
Санг. Нет, нет! Зачем же плакать!
(Наклоняется к ней и целует ее.)
Мужайся, крепись, Клара! Не огорчайся! Ты не должна огорчаться. Подумай только, как горько было им. Они хотели пощадить нас, хотели скрыть от нас свою боль и смятение. Разве мы не должны теперь пощадить их?
Клара. Да, да!
Санг. Видишь! Вот почему у тебя снова был припадок. Нужно все обдумать. Иначе мы будем несправедливы к ним. Особенно я с моей горячностью. Где же Ракел?
Ханна. Она сейчас придет. Они с Элиасом не спали вчера до полуночи.
Санг. Ах, дети, дети! Ну, как вы могли? Нет, нет! Я не хочу слышать об этом. Ты всегда был честен. Если ты так поступил, значит, ты не мог поступить иначе.
Элиас. Не мог. Но это было ужасно.
Санг. Ты слишком легко воспринял свою веру от меня. Я ведь только человек чувства. Может быть, здесь открывается путь к вере, которую нельзя утратить?
Элиас. Я чувствую себя преступником, но я не преступник.
Санг. И ты думаешь, что я хоть одно мгновение сомневался в этом, сын мой? Не обращай внимания, что я еще не могу прийти в себя... Это потому, что я слишком многого ожидал именно от вашей веры... Со временем все пройдет... Нет, нет, нет! Прости меня, Элиас, ты ни в чем не виноват.
(Ракел входит. Она робко отступает в глубину сцены. Санг замечает ее.)
Ракел! О моя Ракел!
(Она подходит к нему и опускается перед ним на колени.)
Когда ты была еще совсем маленькой, ты больше научила меня истинной вере, чем все книги... Как же это могло случиться? Если это чье-то влияние, я имею право знать, как случилось, что тебя отняли у меня.
Ракел. Не у тебя, отец.
Санг. Прости, я не хотел обидеть тебя... Дай, я обниму тебя...
(Ракел бросается на шею отцу и обнимает его.)
Я обещаю вам, дети мои, что я больше никогда не упомяну о том, что произошло... Но я все-таки должен знать... Ведь вас не удивляет, что я хочу понять? Я хочу понять, как это случилось?
Элиас. Даже если ты будешь говорить со мной об этом весь день, отец, я все-таки не смогу ответить тебе как следует.
Санг. Нет. Много разговаривать я не способен. Я ведь не могу рассуждать о вере. Просто не умею.
Элиас. Но выслушать меня ты ведь сможешь?
Санг. Если разговор со мной успокоит тебя, тогда, конечно... охотно. Но постарайся говорить кратко, совсем кратко. Что же толкнуло вас... что утвердило вас в этой мысли, дети мои?
Элиас. Об этом я скажу очень кратко. Ракел и я убедились в том, что христиане не таковы, какими ты учил нас быть.
Санг. Ну и что же?
Элиас. Ты послал нас к самым лучшим людям из всех, кого ты знал, и они, действительно, лучше других. Но и Ракел, и я убедились, — она даже первая поняла, что мы знаем только одного настоящего христианина — и это ты, отец.
Санг. Что ты, дитя мое!
Элиас. Если бы в остальных была хоть какая-то частица от тебя — немного побольше, немного поменьше, — тогда мы не почувствовали бы себя обманутыми. Но они совершенно другие. Они вовсе не похожи на тебя.
Санг. Что ты разумеешь под этим?
Элиас. Их христианство условно. В жизни и в религии они склоняются перед существующим — перед тем, что существует в данном месте, в данное время: учреждениями, обычаями, предрассудками, экономическими условиями. Они нашли окольные пути и умеют приспособить религию к данным обстоятельствам.
Санг. Не слишком ли ты строг?
Элиас. А ты ищешь самого идеального в религии и следуешь ему. Вот в чем основное различие...
Санг. Но почему вас беспокоит это различие, дети мои?
Элиас. Оно ведь и заставило нас задуматься. Тебя это удивляет?
Санг. Нет, почему же... Размышляйте, сколько хотите, только не осуждайте.
Ракел. Мы и не осуждаем. И знаешь почему? Потому что мы поняли, их христианство столь же естественно для них, как твое — для тебя.
Санг. И что же?
Элиас. Но в чем же тогда состоит христианство? Ведь их вера — не христианство!
Санг. Допустим, что так. Что в том дурного? Каждый следует христианству так, как понимает его.
Ракел. Так значит христианство — это нечто такое, чего может достигнуть лишь один из миллионов, отец, дорогой мой!
Элиас. А все прочие только искажают его?
Санг. Кого ты называешь христианином?
Элиас. Я считаю подлинным христианином только того, кто в учении Иисуса понял основное: тайну самосовершенствования, и всю свою жизнь посвятил этому.
Санг. Как меня радуют твои слова! У тебя такой же глубокий ум, как у твоей матери. О, заветнейшей мечтой моей было, чтобы ты... когда-нибудь... Нет, нет, нет! Я обещал вам, дети мои... Я сдержу слово. То, что ты сказал,— истина. Совершенная истина! Но, сын мой, разве каждому не позволено по-своему стараться стать христианином, не заслуживая названия человека, искажающего христианство? Разве нет? И не здесь ли именно и нужна вера? Заслуга одного подлинно верующего искупает заблуждения миллионов.
Элиас. Именно так: стремление, овладевающее всем существом, всем сердцем — это и есть вера.
Санг. И что же?
Элиас. Тогда только один человек из всех, кого я знаю, верит по-настоящему — ты! А другие... Нет, не бойся! Я не собираюсь никого обвинять и порицать. Да и какое право я имею на это? Но другие... либо настолько искажают учение, что оно им не мешает, либо стремятся его искренно принять и
