— А я да, пойду!
Я открыл дверь спальни и, к моему разочарованию, тапочки были пустые. Подошел Тотока, растирая глаза.
— Я же говорил тебе?
Различные чувства перемешались и собрались в моей душе. Это были злость, возмущение и печаль. Не выдержав, я воскликнул:
— Какое несчастье иметь бедного отца!..
Я перевел взгляд со своих тапочек дальше, на другие, которые стояли против меня. Папа стоял и смотрел на нас. Печаль сделала его глаза огромными. Казалось, что они выросли так, на столько, что покрыли бы весь экран в кинотеатре Бангу. В его глазах был такое огорчение, такое большое, что желая плакать, он бы не смог этого сделать. Он остановился на минуту, которая длилась вечность, посмотрел на нас, затем молча, прошел мимо. Мы были парализо-ваны, не имея возможности сказать что-либо. Он взял свою шляпу, лежащую на комоде, и снова вышел на улицу. Только тогда Тотока тронул меня за руку.
— Ты плохой, Зезе. Злой, как кобра. Вот почему…
Он замолчал взволнованный.
— Я не видел, что он там стоял.
— Ты злой. У тебя нет сердца. Ты же знаешь, что папа уже долгое время без работы. Поэтому вчера я не мог глотать, глядя на его лицо. Однажды ты станешь отцом и поймешь, как это больно в таких случаях.
Он замолчал. Я плакал.
— Но, если я его не видел, Тотока. Не видел его.
— Отойди от меня. Ты никчемный. Уйди!
У меня было желание побежать по улице и схватить, плача, папу за ноги. Сказать ему, что я вел себя очень плохо, действительно плохо. Но продолжал стоять, не зная, что делать. Я присел на кровать, откуда смотрел на свои тапочки, все еще стоящие там, пустые. Пустые, как мое сердце, которое билось само по себе.
— Почему я это сделал, Боже Мой? И, именно сегодня. Почему я должен был сделать еще большее зло, когда все и так очень грустно? С каким лицом я посмотрю на него во время завтрака? Да и как я буду, есть фруктовый салат.
Его большие, как киноэкран глаза, пристально смотрели на меня. Я закрывал глаза и видел те большие, большие глаза…
Моя пятка наткнулась на ящик для чистки обуви и у меня возникла идея. Может быть, тогда папа простит мне мою подлость. Я полез в ящик Тотоки и взял взаймы баночку черного крема, потому, что мой уже закончился. Ни с кем, не заговаривая, я вышел, идя грустный по улице не чувствую тяжести ящичка. Мне казалось, что я иду по его глазам. Страдал внутри его глаз.
Было еще очень рано и люди еще должны были спать по причине Полуночной мессы и ужина. Улица была заполнена детьми, которые показывали и опробовали свои игрушки. Это меня еще больше удручало. Это все были хорошие дети. Никто из них никогда бы не сделал того, что сделал я.
Остановился около «Нищеты и голода», ожидая найти клиента. Забегаловка была открыта даже сегодня. Свое имя она получила не зря. Сюда приходили люди в пижамах, комнатных тапочках, деревянных башмаках, но никогда в ботинках.
Я не пил утром кофе, но все равно не испытывал голод. Моя печаль была больше, какого-то там аппетита. Дошел до улицы Прогресса. Повернул к рынку. Присел на ступеньках булочной Роземберга, и никого.
Жара усиливалась, ремень от ящичка давил на плечо до боли, надо было поменять плечо. Мне хотелось пить, и я пошел попить из крана на рынке.
Я присел на пороге Народной школы, которая скоро должна была меня принять. Поставил ящичек на землю и впал в уныние. Положил голову на колени, как кукла, и остался в таком положении, ничего больше не желая. Затем спрятал лицо между коленями, накрывшись руками. Лучше умереть, чем возвратиться домой, не выполнив задуманного.
Ногой стукнули по моему ящику, и знакомый голос позвал меня:
— Эй, чистильщик, кто спит, тот не заработает деньги!
Я поднял голову, не веря в это. Это был дон Кокито, привратник клуба. Он поставил ногу и прежде всего я прошелся по ней фланелью. Потом смочил ботинок и высушил его. Затем со всей осторожностью начал наносить крем.
— Пожалуйста, вы не могли бы приподнять штанину?
Он выполнил мою просьбу.
— Так ты сегодня чистишь, Зезe?
— Никогда я не нуждался в деньгах как сегодня.
— А как прошел Сочельник.
— Так себе.
Я стукнул щеткой по ящику, и он поменял ногу. Повторил все с начала и затем начал наводить блеск. Когда я закончил, то стукнул по ящику, и он убрал ногу.
— Сколько, Зезe?
— Двести рейсов.
— Почему двести? Все берут четыреста.
— Вот когда я стану опытным чистильщиком, тогда буду брать столько. А сейчас пока нет.
Он вытащил пятьсот рейсов и отдал мне их.
— Вы не хотите заплатить мне после? Я еще ничего не заработал.
— Оставь сдачу себе, сегодня же Рождество. До свидания.
— Счастливых праздников, дон Кокито.
Может быть, он пришел навести блеск на ботинки из-за того, что произошло три дня назад…
Тяжесть денег в кармане меня воодушевило несколько, но ненадолго. Уже было два часа пополудни, люди разговаривали на улицах, и никого. Никого, чтобы хотя бы пыль стереть и бросить несколько монет.
Я остановился у столба на Рио-Сан Пабло и время от времени издавал своим тоненьким голоском:
— Чистим обувь, господин! Почистите обувь, чтобы помочь бедным на Рождество!
Автомобиль богатого остановился рядом. Это была возможность, и я начал кричать, без всякой надежды.
— Подайте монетку, доктор. Хотя бы, чтобы помочь бедным на Рождество.
Сеньора, хорошо одетая, и дети, сидящие позади, смотрели и смотрели на меня. Сеньора вздрогнула.
— Бедный, такой маленький и такой бедненький. Дай ему что-нибудь, Артур.
Мужчина осмотрел меня с недоверием.
— Да это хитрец, из очень смышленых. Решил воспользоваться своим возрастом и днем.
— Хотя бы и так, я подам ему. Подойди сюда, малыш.
Она открыла кошелек и протянула руку в окошко.
— Нет, сеньора, спасибо. Но, я не обманываю. Только те, кто очень нуждаются, работают в Рождество.
Я поднял свой ящичек, повесил его на плечо и медленно пошел. В этот день у меня даже не было сил ненавидеть. Однако дверца машины открылась, и мальчик бросился бежать за мною.
— Возьми, мальчик. Мама просила сказать тебе, что она не думает, что ты обманщик.
Он положил другие пятьсот рейсов в мой карман и, не дожидаясь пока я поблагодарю…. Только и услышал я удаляющийся шум мотора.
Уже прошло четыре часа, а меня все продолжали истязать глаза папы.
Я поискал дорогу назад. Десять тостао[17] было маловато, но возможно в «Нищете и голоде» мне сделают скидку, или позволят заплатить недостающее в другой день.
