— Ай! Боже Мой, я потеряю шестимесячного ребенка!
— В эту минуту я не только был напуган, а начал дрожать.
Соседи отвели ее в дом, а плач и стоны продолжались.
— Не могу больше, не могу больше! Кобра, я их так боюсь!
— Попей немного воды из апельсиновых цветов. Замолчи. Будь спокойна, мужчины пошли на кобру с палками, мачете и фонарем, чтобы светить.
Ну и шум из-за какой-то матерчатой змеюшки! Однако хуже всего было то, что из нашего дома, тоже вышли посмотреть. Жандира, мама и Лалa.
— Но это, же не кобра, друзья! Это всего лишь старый женский чулок.
В страхе я забыл подобрать «кобру». Я погорел.
За коброй тянулась нить, а нить шла к нашему дому.
Три знакомых голоса произнесли одновременно:
— Это был он!
Теперь шла охота не на кобру. Смотрели под кроватями. Ничего. Прошли рядом со мною, я даже не дышал. Вышли посмотреть снаружи дома. У Жандиры возникла мысль:
— Мне кажется, я знаю, где он находиться!
Подняла крышку корзины, вытянула меня за уши и отнесла в столовую.
На этот раз мама била меня сильно. Туфля запела, и мне пришлось кричать, чтобы уменьшить боль, и чтобы она закончила наказывать меня.
— Зараза! Ты не знаешь, как трудно носить ребенка шести месяцев в животе.
Лалa прокомментировала с издевкой:
— Он сильно припозднился, давая премьеру на улице!
— А сейчас в постель, бесстыдник.
Я вышел, потирая задницу, и лег вниз лицом. Мне повезло, что папа ушел играть в карты. Я остался в темноте, глотая остаток слез и думая, что постель самая лучшая вещь в мире для лечения побоев.
На следующий день я поднялся рано. Надо было выполнить два важных дела: первое — выяснить как бы, между прочим. Если кобра еще там, то я ее заберу и спрячу под рубашкой. Я еще мог ею воспользоваться в другом месте. Однако ее не было. Будет трудно найти другой чулок, из которого получится такая же хорошая кобра, как из того.
Я развернулся и пошел в дом Диндиньи. Надо было поговорить с дядей Эдмундо. Вошел в дом, зная, что для пенсионеров это еще рано. Посему он еще не ушел играть в спортивную лотерею, или как он говорил, — «сделать себе праздник», и купить газеты.
Так и было, он сидел в зале, раскладывая новый пасьянс.
— Благословите, дядечка!
Он не ответил. Притворяясь глухим. В доме все говорили, что ему нравилось так делать, когда он не хотел разговаривать.
Со мною он так не делал. Кроме того (как мне нравится это слово — кроме того), со мной он не был слишком глухим. Я потянул его за рукав рубашки, как всегда мне понравились подтяжки в шахматные черно белые клеточки.
— А! Это ты…
Он сделал вид, что не заметил меня.
— Как называется этот пасьянс, дядя?
— Часы.
— Он красивый.
Я уже знал все карты колоды. Единственно, что мне не нравилось очень, был валет. Не знаю почему, он был похож на слугу короля.
— Ты знаешь дядя, я пришел поговорить об одном деле с тобой.
— Я уже заканчиваю, как закончу поговорим.
Но он тут, же смешал все карты.
— Не вышло?
— Нет.
Собрал карты в кучу и отставил их в сторонку.
— Хорошо, Зезе, если твое дело — это «дело» денег то, он потер пальцами, у меня нет ни сентима.
— Ни одной монетки для шариков?
— Он рассмеялся.
— Одна монетка может и есть, кто знает? Он засунул руку в карман, но я прервал его.
— Я пошутил, дядя, дело не в этом.
— Тогда о чем речь?
Я чувствовал, что он был очарован моей «скороспелостью», а после того как я ему прочитал не учась этому, отношения наши намного улучшились.
— Мне надо узнать одну важную вещь. Способен ли ты петь, если при этом ты не поешь?
— Что-то я не понял хорошо.
— Вот так. И я спел строфу из «Маленького дома».
— Но ты, же поешь, разве не так?
— Вот в этом-то вся суть. Я могу делать все это внутри, при этом не пою снаружи.
Он посмеялся над моим простодушием, но не понял, что собственно мне надо.
— Слушай, дядя, когда я был маленький, то думал что внутри у меня сидит птичка, которая пела. Это она пела.
— Ага! Это чудо, что у тебя есть такая птичка.
— Ты не понял. Пойми, сейчас я почти не доверяю этой птичке. А когда я говорю, то я вижу изнутри?
Он понял и посмеялся над моей растерянностью.
— Сейчас объясню тебе, Зезe. Знаешь, что это такое? Это означает, что ты растешь. Когда ты растешь, то эта штука, которая как ты сказал «говорит и видит», называется мышление. Мышление делает то, что как я тебе говорил, ты очень скоро будешь иметь…
— Возраст разума?
— Очень хорошо, что ты помнишь. И тогда происходит чудо. Мышление растет, растет и берет под свое начало нашу голову и сердце. Оно живет в наших глазах и в каждом моменте нашей жизни.
— Я понял. А птичка?
Птичка, была создана Богом, чтобы помогать детям, открывать суть вещей. Затем, когда ребенку птичка уже больше не нужна, она возвращается к Богу. А Бог устанавливает ее в другого умного ребенка, как ты. Разве это не прекрасно?
Я засмеялся счастливый, потому что у меня было «мышление».
— Да. Теперь я пойду.
— А монетка?
— Сегодня нет. Я буду очень занят.
Я вышел на улицу, думая обо всем этом. Однако я вспомнил одну вещь, которая наводила на меня грусть. У Тотоки была очень красивая птичка, такая ручная, что сидела на его пальце, пока он менял ей корм. Он мог даже оставить клетку открытой, а она не улетала. Однажды Тотока забыл ее и оставил клетку на солнце. Раскаленное солнце убило ее. Я помню, как Тотока держа ее в руке, плакал, плакал над мертвой птичкой, держась за лицо. И говорил:
— Никогда больше, никогда больше не буду держать птичку в неволе.
Я был с ним и сказал:
— Тотока, я тоже не буду держать птичку в неволе. Я пришел домой и прямиком направился увидеться с Мизинцем.
— Ксурурука[19], я пришел сделать одно дело.
— Что за дело?
— Давай подождем немного? Давай. Я сел и прислонил голову к его стволу.
