- Да так, - буднично ответил Александр. – Подростки, выпив, решили – мало, а денег нет, ну и пошли в магазин с монтировкой. Самое интересное, что они попали, а, может, они знали это – выяснит следствие - магазин был без сигнализации. И ушли бы незамеченными, но решили обмыть удачное ограбление прямо в подсобке. Представляешь, свет зажгли, ящики поставили вместо стола, колбасы нарезали, вино, сигареты, даже две девчонки с ними пришли.
- Какой ужас! И по сколько лет этим юным гангстерам?
- Двенадцать - шестнадцать. И по шестнадцать, как раз этим двум девицам, которые, конечно, ничего не ломали и зашли – их позвали подростки. Что скажет народный судья о наказаниях за подобное преступление? – поинтересовался Александр, вытирая махровым полотенцем голову.
- Как тебе сказать? – Лариса задумалась. – Следствие и судебное разбирательство установят вину каждого из них. А если как человек, не судья, отвечу: ничего не будет, придут рыдающие мамы с поручительством из школ, домоуправлений, с ходатайствами о взятии их детишек на поруки, будут слезы горькие лить: «Не углядели». Школа опять будет виновата – у нас любят вину одного переложить на общественность. Думаю, отделаются условным наказанием. Среди них нет, кто уже привлекался к уголовному наказанию?
- Да проверяли мы. Вполне нормальные по отзывам друзей и соседей ребята, а из девчонок одна - даже отличница в школе, - Александр вышел в открытую дверь на балкон, закурил и, помолчав, добавил: – Заполонили наше телевидение о жестокости, насилии, вот и «рвет крышу» у юного поколения от этой вседозволенности.
- Товарищ старший оперуполномоченный, что за сленг Вы применяете в своей речи? – строгим, как в суде, голосом спросила Лариса, улыбнувшись.
- Извините, товарищ народный судья. Но мне действительно больно видеть нашу молодежь. У нас в России многие, даже в верхах, неправильно понимают слово «демократия». Больше всего от этой вседозволенности страдают дети. Я задумываюсь, Ларис, ведь, наверное, и наши дети могли быть вчера в этой компании.
- Мы еще не такие старые, Сань, чтоб шестнадцатилетних детей иметь, - пошутила Лариса.
- У всех, кроме одного – тот с матерью живет - нормальные полные семьи. Все родители работают: и продавцы, и инженер, у одного мать главный бухгалтер кооператива. Я думаю, не голодают эти дети, - продолжал Александр, не придав значения шутке Ларисы.
Андреевы собрали вещи, погрузили в свою шестерку, по дороге заехали на рынок, купили мясо. Забежали в магазин купить что-то родителям. Везде, во всех магазинах очереди, очереди. Скупали все: соль, спички. Все становилось дефицитом.
- Знаешь, Саш, - сказала Лариса, садясь в машину. – У меня создается впечатление, что кто-то нарочно создает этот дефицит, подогревает слух об исчезновении товаров.
- Зачем?
- Не знаю. Может, вызвать недовольство у народа.
- Русский народ терпелив. Посмотри, какая очередь у винного магазина, - Александр указал рукой на стоявшую толпу людей на улице у дверей в специализированный универмаг. – И обрати внимание: женщин даже больше, чем мужчин. Кто-то скупает водку, чтоб вечером продавать в два раза дороже.
- Да, продавцы в этой мутной воде с талонами неплохо наживаются. Не учли этого, когда принимали решение, бред - две бутылки на человека, даже на грудных детей, - Лариса грустно смотрела на толпившихся у универмага людей.
- Наверное, решили: правоохранительные органы будут бороться с этим, - ответил Александр. – Но около каждого продавца милиционера не поставишь. Хотя и милиционеры - тоже люди, и ничто человеческое, в том числе и пороки, им не чуждо.
Александр повернул на окружную дорогу, через три километра он свернул на трассу, ведущую в Яблочное.
Глава 10
Иван Егорович с раннего утра дотемна пропадал на стройке. Как и обещал первый секретарь обкома, работы финансировались без задержек. Когда могучий и, казалось, непотопляемый корабль под названием СССР стало качать и трясти, и по всей стране самым популярным стало слово «очередь», на новой стройке этого слова не знали. Стабильная, высокая зарплата всегда вовремя. Продовольственные пайки на предприятиях входили в норму, но подобных не было ни в Урыве, ни в областном центре. Бесперебойные поставки стройматериалов. Все близлежащие комбинаты стройматериалов, заводы ЖБИ, цементный завод, все работали на новую стройку. Иван Егорович много лет проработал в системе управления, пусть не на высоких ее этажах, а только в райкомах, но из этих райкомов строилась вся пирамида, вся вертикаль власти. Захаров понимал: жить по-старому было нельзя. Страна с ее бюрократией, планом, ради которого приходилось жертвовать качеством, загнала себя в тупик. Страна, где разрабатывались и запускались космические корабли, новейшие виды вооружения. Страна с самыми большими запасами полезных ископаемых. Страна, кормившая треть человечества, сама жила в нищете. Только в 1962 году завершилась электрификация Урывского района, а в отдельных хуторах электричество появилось только в 70-х годах. Газ – самое дешевое и экологически чистое топливо - к 88 году был только в двух колхозах района из 23, и в ближайшие годы газификация сел не планировалась, хотя на территории района проходил газопровод в Европу.
Иван Егорович, как работник партаппарата, видел и понимал, что дальше так идти нельзя. Надо что- то менять, нужен свежий ветер перемен. Энтузиазм, вера в светлое будущее первых послереволюционных поколений угас, и внуки, и правнуки тех, кто мечтал о светлом коммунистическом «завтра», уже не хотели ждать годами этого светлого дня. Они хотели хорошо жить здесь и сейчас. Несмотря на жесткость мер, росли и поднимались «теневые цеховики», как их называли в милицейских протоколах. Люди из отходов или по бесхозяйственности плохого учета шили одежду, делали обувь, порою качеством на порядок выше, чем на аналогичных заводах со штампом инженеров, дизайнеров, контролеров ОТК. Поддельную обувь одной чехословацкой фирмы, произведенных теневиками из сырья местной обувной фабрики, не смог отличить даже чешский эксперт, приехавший специально для экспертизы. Понадобились лабораторные исследования. Мебель, сделанная по заказу для узкого круга лиц на мебельной фабрике, была изящнее и прочнее финской, хотя фабрика выпускала грубые диваны одной модели и кухонные столы. Одинаково для всех. Никто не должен отличаться. ГОСТ, стандарт – эти слова означали, что даже заменить марку шурупа или гвоздя нужно было с разрешения специальной комиссии.
Сельское хозяйство – одно из основных направлений развития области - шло в упадок. Молодежь бежала в город на легкие «хлеба», потому что в деревнях нет дорог, нет газа, нет элементарных условий труда и отдыха. Трактористу, отпахавшему двенадцать часов, негде принять душ, и таких колхозов было три четверти. Лишь единицы хозяйств, удачно расположенных вблизи районного или областного центра, имели этот минимум бытовых удобств для своих рабочих. Село пустело, и удержать молодежь можно, только улучшив жизненный уровень. Стереть границу между городом и деревней. Всё это говорилось на очередных съездах и пленумах ЦК КПСС, но после пухлых газетных докладов наступали трудовые будни, и всё возвращалось. Медленно, непростительно, нетерпимо медленно шло строительство, направленное на улучшение жизни простого человека. Человека труда.
Как идти, по какому пути? Этого, наверное, не знали даже отцы перестройки, тем более не знал этого загнанный и запуганный советский народ. Страну, порядку которой еще пять лет назад можно было завидовать, захлестывал криминал. Криминал срастался с властью. Обогащение любым путем, что не запрещено – то разрешено, и люди, находившиеся ближе к источникам распределения, в первую очередь не забывали себя и часто забывали, что они чиновники, а не новые хозяева.
Иван Егорович понимал, что в стране сотни строек и множество проблем поважнее строительства пивной компании «Придонье». Порою казалось, в этой торопливости, непродуманной трате средств есть
