за ней, она работала бы, наверное, до утра. Она до букв изучала материалы дела, пыталась вникнуть и понять все. Иногда она находила 'белые пятна', как она выражалась, просто вычисляла, вот здесь должны быть какие-то факты, их в деле не было. Почему? По невнимательности следователя или умышленно.
Так начиналась проверка, она часто сама беседовала со свидетелями. И даже возвращала дело на доследование, как еще недавно дело Новикова. Бедняга же дожил до приговора, год спецлечения, таков был его приговор, вместо десяти лет заключения по 102 статье, если бы Лариса Сергеевна согласилась со следствием и начала рассматривать дело. Но какой-то внутренний голос ей подсказал - не мог сослуживец, с которым прошли почти два года войны, просто так, из-за пьяной ссоры убить своего товарища по оружию. Сколько раз они вместе смотрели смерти в лицо, лежали локоть к локтю в одном окопе, и вот так, посреди города, просто взять и убить.
Тогда Лариса Сергеевна попросила адвоката Митина Федора Федоровича поговорить с Новиковым просто, по-солдатски. Митин, участник Великой Отечественной, на войну убежал в шестнадцать лет, как и Новиков, пришел с войны инвалидом, но не затерялся, не опустился, как многие вернувшиеся с той страшной войны инвалидами и не сумевшие вести другую войну с незаметным, но всегда существующим врагом - бездушием и бюрократией чиновников. Часто прикрываясь указами, постановлениями, они не видят, или не хотят видеть людей и людского горя. Машина бюрократии просто давит людей, они не выдерживают бесконечных хождений по кабинетам ежедневного доказательства того, что на первый взгляд очевидно. Часто психика просто ломается, человек срывается, начинает пить или даже совершает преступление.
Андреевой приходилось рассматривать подобные дела, и ее всегда мучило двоякое отношение к преступнику, она симпатизировала его жизненному пути, если человек прожил достойно, честно исполнял долг, как в деле Новикова, но закон есть закон. Она понимала: даже благое дело делать, нарушая закон, нельзя. Иначе распадется сама сущность государства. Каждый начнет делать пусть и справедливое дело, но эту справедливость определять будет не закон, а каждый человек сам.
Лариса Сергеевна собрала материалы дела, положила в сейф, закрыла его.
- Все, можно идти домой. Придется начинать уборку одной, без Андреева, - подумала она, - ничего, придет, свое доработает.
В канун Нового года, пусть и не совсем официально, но в райотделах милиции всегда повышенная боевая готовность. Новый год - веселый, добрый праздник. Один, неполитический и даже в разгар борьбы кампании за трезвость почти у всех спиртного было в изобилии. Люди часами простаивали в очередях. Ухитрялись, доставали. Но это не только веселый семейный праздник, но и ссоры, драки и даже убийства. Хотя как-то Александр говорил, что в новогоднюю ночь убийств и тяжких преступлений совершается всегда меньше среднестатистических по стране. Но больше краж, грабежей, когда с подвыпивших прохожих, как правило, нарядно, празднично одетых срывают шапки, украшения. Да, даже в праздники достается им самая грязная работа. Профессии у них с мужем, пусть и не самые, к сожалению, благодарные, и часто люди открыто выказывают свою неприязнь к работникам правоохранительных органов, но зато когда этих людей коснется беда, они забывают эту неприязнь и идут к ним: 'Помогите!'. И ждут, надеются на помощь. Наверное, так устроен человек: что имеем не храним, потерявши - плачем.
Придя домой, Лариса переоделась в трико и футболку, даже ведро с водой поставила, но немного подумав, села к телефону и набрала номер отца. Отец с матерью и внуками тоже наряжали елку. Слышались музыка, детские голоса. Отец всегда был домоседом, но всю жизнь работал с людьми, целыми днями пропадал на работе. Но когда вышел на заслуженный отдых, то за два года никуда так и не выехал, хотя имел льготы, бесплатные путевки в санаторий.
- Зачем? - говорил он. - Я на даче в санатории, причем круглый год. Пусть за меня кто-то съездит, кто дышит свежим воздухом только в отпуске.
Отец любил землю и с апреля до октября жил постоянно на даче. Сам сажал и ухаживал: цветы, помидоры, огурцы. Вырастил отличный фруктовый сад. Крутил компоты и варил варенье.
- Здравствуй, папуль! Как жизнь у пенсионера союзного значения? - весело поздоровалась Лариса.
- Бьет ключом. Вот с внучатами устанавливаем елку, будем убирать. Что нового в системе правосудия?
Сергей Павлович Воробьев был жизнерадостный человек, и сколько помнит Лариса, у него, несмотря на его высокую должность в партийной иерархии, не было врагов. Да, ему завидовали, были недоброжелатели, но открыто, и он, работая при трех первых секретарях обкома, не враждовал ни с кем. Отец - прирожденный мастер сглаживать, улаживать все возникающие трения. Он был лидер по рождению и при этом давал людям самим работать, раскрывать себя, не навязывал свою волю, а сам оставался как бы в стороне, но всегда все контролировал и в нужный момент давал необходимый совет.
- Папуль, я что тебе звоню: ты помнишь по работе Захарова Ивана Егоровича, второго секретаря Урывского райкома?
- Конечно, он отец Галины. Мы же почти породнились. Я так и думал, что наш Сашка и Галина поженятся. Ты тогда в районе работала, я тебе говорил про них не раз. Галина - истинный лидер, она тащила нашего оболтуса по жизни. Но увы, к сожалению, не всю жизнь, а очень недолго.
Воробьев и сейчас очень переживал разрыв сына с Галиной Захаровой и считал, что в их разрыве есть и вина сына.
- Захаров - отец Галины? - удивилась Лариса. - Ясно, ясно. Мы не знакомы с ней близко, но я знаю ее и думаю, эту светскую львицу никогда не смог бы удержать наш Шурик. Ему с колхоза доярку надо смирную и домашнюю. Отец, не секрет, наш Шурик - слабак по натуре, а такие львицы не любят слабых; в крайнем случае, они их только используют в своих интересах, что и сделала Галина с нашим Шуриком. Но я об отце, ты хорошо знаешь Ивана Егоровича и сына Виктора?
- Ты необоснованно строга, дочь, к Галине. Женщины любят сильных мужчин, даже если они, как ты выражаешься, 'светские львицы', они в первую очередь - женщины, и им по природе просто необходимо чувствовать себя защищенными. Видеть крепкое мужское плечо рядом. Но ладно, что ворошить, чего не вернуть; случилось, что случилось, - закончил Сергей Павлович. - Захаров Иван Егорович, что тебе, дочь, сказать, я даже пока не спрошу, зачем это тебе, чтобы дать максимально объективную оценку. Ты ждешь от меня объективной оценки?
- Разумеется без прикрас, но и без резкого выражения негативных качеств. Что за человек Захаров?
- Человек как человек, я его почти двадцать пять лет знаю, когда он в заводе секретарем парткома был. Я был секретарем райкома. Он когда и вторым лет пятнадцать был, хорошо с работой справлялся и не выставлялся. Я не скажу, что он карьерист. Всегда вроде в тени первого, но я-то видел и знал, кто в районе настоящий хозяин. Первые часто временные перед ростом карьерным по пути в обком или исполком. Зарубин был третьим секретарем обкома в тридцать лет, первым в район назначили, и сейчас директор заводика небольшого там же в Урыве. Не сошлись с Антиповым характерами.
- Как не сошлись характерами? Я всегда думала, что в партийной системе все делают общее дело и цель у всех одна, причем здесь чей-то характер? - спросила Лариса.
- Все, дочь, верно ты говоришь о целях и задачах. Но есть первый, кто исправляет по-своему эти цели, и райкомы всегда, почти всегда, за очень редким исключением, поддерживают это исправление. Осуществляют руководство уже на местах, на заводах, в колхозах. Вот я думаю, Иван Егорович, в отличие от Зарубина, никогда не имел своего мнения или, вернее, не озвучивал свое мнение. Его мнение - это мнение вышестоящего руководства. Я тебе это говорю потому, что ты моя дочь, а я пенсионер. Мы все там такие в этой партийной системе или партийной машине. Других машина просто давит, если попытаешься вдруг возыметь свое мнение. Кто-то конечно выделяется, пытается уйти вперед, из кожи лезет, чтоб доказать свою преданность. И заметь, преданность в первую очередь не делу партии, мы все, дескать, делаем это общее дело, а своему руководителю на вышестоящем уровне. Захаров, наверное, не такой. Я это говорю обоснованно, четверть века его знаю, а вроде и не знаю. Хотя отдыхали не раз, выпивали с ним у них в 'Охотничьем домике', но я пьяного его не видел. Почти породнились одно время. Я его тогда и звал сватом по нашему русскому обычаю. Но и тогда он мне ни разу душу не открыл, а какая у него душа, я не знаю. Все у него хорошо, всем он доволен всегда. Человек как человек, семьянин хороший, работник очень добросовестный и исполнительный. Так, наверное, я бы ему в характеристике написал, если бы в свои
