бумажку: 'Вот вам моя визитка, звоните'. Правда, достал, дал на поллитру, врать не буду, - признался Тулуп. - Где эта бумажка? - Тулуп стал рыться в карманах. Достал замусоленный загнутый клочок плотной бумаги: 'Лобов Олег Николаевич, профессор химии университета', - прочитал Тулуп, - и телефон рабочий и домашний.
'Вот оно что, - подумал Иван Егорович. - И Лобов этой 'серой мышке' не доверял. Или искал зацепку, чтобы отгородиться от отцовства? Хотя ребенок родится, и все станет на свои места. Отец как внешне, так и генетически при необходимости при современной медицине будет определен'.
Тулупу, видно, захорошело. Он даже снял свою неизменную теплую жилетку, остался в иностранном темно-синем легком свитере, явно подаренном кем-то из дачников. Из-под свитера была видна давно нестиранная тельняшка.
- Я вот что хотел спросить, Иван Егорович, - Тулуп достал пачку 'Примы', закурил, - ты человек грамотный, столько лет в райкоме работал. Но вот сейчас бились мы, бились с буржуями, а смотрю - снова к тому пришли. Уже и магазины свои, и скоро, наверное, заводы хозяйские будут. К этому идет.
- Нет, заводы будут акционироваться, то есть все рабочие будут акционерами, и у кого есть акции - будут хозяевами, - подоходчивее пытался объяснить Иван Егорович.
- А чьи они тогда были? Если не тех же рабочих, - спросил Тулуп. И вопрос поставил в тупик Ивана Егоровича.
- Я слышал, выкупаться будут за деньги, - продолжал Тулуп. - У кого выкупаться? Всю жизнь мы думали - все наше, народное и теперь у себя выкупать будем?
Егор Иванович молчал. Вопрос малограмотного Тулупа его, много лет проработавшего в райкомах и теперь директора крупнейшего в стране завода, загнал в тупик. У кого будут выкупать рабочие, сами у себя? Все было государственное, значит общее, народное. А нефть, газ, железные дороги осваивала и разрабатывала вся страна. Кто будет выкупать у кого, кто строил или кто работает сейчас, а кто строил и уже на заслуженном отдыхе?
- Вот я и думаю, Иван Егорович, это очередное надувательство простого народа. Запудрить мне, Лехе Тулупу, мозги. Что я буду выкупать? Свою сторожку и кобеля Кузю, приблудившегося к нам? Что я еще могу? Я двадцать лет дорожным рабочим работал. Сотни километров дороги проложил. Где мои метры дороги? Два метра земли дадут за это? А может, и эти два метра тоже выкупать придется?
Народ, простой народ думает, задает вопросы и тут же отвечает на такие вопросы, над которыми работает правительство, множество комиссий, специалистов не один год. Или это только кажется просто? Но куда яснее: лес, газ, нефть - все природные ресурсы и дороги неделимы, это общенародное. Все остальное: заводы, фабрики, магазины - акционируется. Но так ли это будет? Отнюдь нет. Наоборот - все, что называют неделимым, общенародным, это и есть наиболее лакомые кусочки, от них идут баснословные прибыли. Все остальное, почти все заводы в стране из-за нарушений нитей поставок работают в убыток.
Когда-то из стратегических соображений заводы одной отрасли разбрасывали по стране. И теперь, когда обрывалась одна ниточка, она парализовывала работу всего производства. Недоработки или умысел - трудно с уверенностью говорить. Все, конечно, нормализуется. Но недовольство народа растет, и к чему это приведет? Кто поведет Россию? Сохранится ли СССР хотя бы в этих границах или будет союз славянских народов России, Белоруссии и Украины? Ясно одно: идет продуманная тихая революция. Люди с повседневными заботами о хлебе и тепле даже не замечают этого. Они просто привыкли за семьдесят лет выполнять все, что им говорят. Безропотно, беспрекословно. Слова 'враг народа' или 'диссидент', как это звучит теперь, всегда внушали страх. Во все времена, все семьдесят лет искали и находили Иуду Искариота. Он здесь, он среди нас, он один из нас. Одно слово против - неважно даже, может, это единственно правильное слово - и ты враг, ты думаешь не так, как все, ты идешь против воли всех.
Иван Егорович вспомнил всю свою жизнь. Он мог с уверенностью сказать: он всегда - в школе, институте, в армии и в партаппарате - выполнял беспрекословно, что ему говорили старшие, секретари. Он не помнил случая со своей стороны критики или даже замечания вышестоящему начальнику. Даже выгоняли из партии всегда по моральным мотивам, а не по идеологическим. Так жила семьдесят лет могучая империя СССР. Но так не могло быть. Люди не роботы, они не могут жить, говорить и даже думать одинаково. И только страх, страх не стать одним из тех, кого назовут Иуда Искариот, заставлял людей молчать. Хотя встречались в стране, но очень редко, единичные случаи, как правило, их объявляли сумасшедшими или высылали за пределы СССР.
- Вот, наверно, и весь ответ тебе, Леха Тулуп. Общество, народ устал думать и говорить одинаково. Но как и всегда в России, перестройка - это сначала худшее и только потом, в далеком светлом будущем, будет хорошо. Снова далекое будущее - для большинства, и светлое настоящее - для единиц избранных. Не всегда самых умных и достойных, именно избранных. Неясно только, по каким критериям они будут избираться. Сейчас об этом не знал никто. Ум, талант, честность, порядочность - думали, это будет основное звено, но не могли не сыграть свою роль и положение, и совсем напрасно сбрасывали со счетов и наглость, и даже преступную вседозволенность. Так думали в девяностые, когда процесс акционирования предприятий только бурлил и зарождался.
Леха Тулуп, допив остаток, явно захмелел, он даже задремал сидя, разморившись под жарким весенним солнцем. Иван Егорович позвал его громко. Леха испуганно открыл глаза.
- Задремал я, Иван Егорович. Стареем. Мы о чем говорили?
- Мы говорили о том, что ты сейчас пойдешь в свою сторожку и до вечера отоспишься. У тебя работа. Ты понял, Алексей Степанович?
- Так точно. Служба - это святое, - Тулуп встал, надел свою жилетку и, неуверенно ступая, пошатываясь из стороны в сторону, пошел к выходу, где была его сторожка. 'Перехватил Степаныч, - глядя в след уходящему Тулупу, подумал Захаров, - мужик крепкий, моряк, дойдет'. В молодости Леха Тулуп служил на Балтийском флоте.
- 21 -
Вместе с весенним теплом в городе резко возросло количество разбойных нападений на граждан. Горожане после зимних холодов гуляли на улице, задерживались позднее обычного. Хорошо освещались только центральные улицы. Во дворах, около подъездов и в самих подъездах - темень. Причина часто была до смешного банальна - не хватало электролампочек. Жильцы не успевали вкручивать, их в тот же вечер попросту крали. Темнота - помощник преступности. Снимали серьги, часы, кольца и другие украшения из драгоценных металлов. Патрульные машины, которых не хватало, не всегда успевали даже выезжать на вызовы. Из полка МВД, дислоцирующегося на территории областного центра, были выделены дополнительные патрули. Солдаты срочной службы со старшим наряда работником МВД обходили темные дворы после двадцати двух часов. Но процент краж, грабежей и даже разбоев продолжал расти.
Майор Андреев почти не бывал дома, город захлестнула волна преступности. И этим майским вечером уже к 24.00 часам опергруппа выезжала на четыре вызова. Задержали пьяного мужчину, по всей видимости, он случайно проходил мимо, когда преступники совершали преступление. Потерпевшая его не опознала. Андреев поднялся к себе в кабинет, карандашом пометил на карте города место нового преступления. Все происходило в самом центре города. Три отдела разных районов почти рядом, но эта дележка земли и районов оперативной работе приносила только вред. Андреев был вынужден писать рапорт, просить помощи оперативной службы УВД.
В кабинет постучали. Старшина Попов, водитель дежурной 'Волги' сказал:
- Александр Сергеевич, я за заправку, уже двадцать литров пожгли с 8.00 часов.
Андреев поморщился как от зубной боли, достал талон на бензин, отдал водителю. Новая беда - не хватало бензина даже на машины экстренных служб: пожарных, милиции, скорой помощи.
