в системе было совсем не так принято, надо сначала отчитаться, получить разрешение, только потом что-то делать, при этом ни в коем случае твои действия не должны хоть на йоту расходиться с партийными инструкциями.
Вот и стал Зарубин с третьих секретарей обкома в тридцать лет и блестящей карьерной перспективой директором заштатного лежачего силикатного завода. Но и здесь, как в счастливой детской сказке, завод из золушки в очень короткие сроки превратился в принцессу. По всем показателям он один из лучших в области. По дисциплине, отношению к людям - лучший. Невероятно, неужели воля одного человека - руководителя может так координально изменить ситуацию. Когда это человек дела, настоящий хозяин. Может, Зарубину просто повезло. Его назначение совпало с очередным постановлением ЦК КПСС о расширении строительства в области, как и во всей стране, возросла необходимость в увеличении производства стройматериалов, и благодаря этому возросло количество капиталовложений в заводы, выпускающие стройматериалы. КСМ расцвел буквально за месяцы, хотя средства выделялись и на другие заводы стройматериалов. Но почему нельзя было вносить эти средства раньше? Почему по решению одного пленума построили завод и забыли про него, чтобы по решению нового пленума его восстановить. Истинно трудности создаются, чтобы преодолевать их. Нет настоящего хозяина. Кто мог сказать: 'Мое! Строить раз и на века! Все временно. Все временщики!'
Зарубин ждал приема. Иван Егорович шел от второго секретаря, куда его вызывали для корректировки плана. В годы, когда промышленность страны давала пробуксовку, новый завод федерального подчинения расцветал. Процент выполнения плана взлетел до неприличного, встала необходимость пересмотреть, чтобы процент выполнения был поменьше. Казалось, вся страна озабочена судьбой пивной компании, продукция завода шла на экспорт уже в десяток европейских стран, и награды и призы собрали уже приличный стенд в коридоре заводоуправления.
Зарубин и Захаров разговорились, спустились в обкомовский буфет. Лев Борисович со свойственной ему прямотой стал излагать свои взгляды на существующую деятельность. После кооперирования наступит приватизация предприятий на самоуправление. Но это лозунги. На деле предприятия перейдут в частные руки.
- Антиповы, Абрикосовы и такие как они, все подминают под себя и не просто заводы, а целые отрасли промышленности. А для этого надо сначала все развалить, обанкротить, пустить с молотка.
- Ты, Лев Борисович, зол на Антипова, - попытался пошутить Захаров. - И мы с тобой директора, а не простые рабочие.
- Нет, Иван Егорович, личное здесь не причем. А насчет директоров... Чем я больше заслужил быть хозяином? Я и работаю на заводе всего ничего. Слесарь есть у меня, Сидоренко, от бога слесарь. Он своими руками любой механизм починит, он по звуку определяет неисправность. Как машина или агрегат работает. Он на комбинате с первого дня, как котлован рыть начали. Чем лучше мы? Почему мы должны быть хозяевами, а не Сидоренко? Мы других строить и жить учили, а сами не знаем, что построили. Идет революция. Генеральный и не видит, что от компартии одно название осталось, частная собственность - это не коммунистические принципы, и партию надо переименовать в социал-демократическую.
Зарубин горячился, иногда слишком громко высказывая свою точку зрения. Иван Егорович больше молчал. Он привык всегда выполнять решения ЦК и доверять им и не имел своего мнения.
- Лев Борисович, значит так нужно. Это необходимость времени. Жизнь не стоит на месте, и за семьдесят лет в мире много изменилось. Я ездил в Германию, и знаешь, обидно мне стало за отцов, погибших за социализм, - Иван Егорович вынул сигарету, закурил.
Они беседовали на балконе, выходящем во двор обкома.
- Но почему, Иван Егорович, почему они смогли построить и наладить жизнь, достойную человека труда, а мы, партия труда, которая со дня своего основания проповедовала своей главной целью заботу о человеке труда, этого не смогли?
- Не знаю, Лев Борисович. Война страшная у нас, полстраны до Волги в руинах лежало.
- А Германия? Германия в руинах не лежала? - вопросом на вопрос ответил Зарубин.
- Время покажет. Может, и прав ты, Лев Борисович, не так все должно быть, - Захаров сделал глубокую затяжку.
Наверное, впервые за тридцать лет он высказал, пусть и осторожное, сомнение того, что решало и предписывало ЦК КПСС как руководство к действию.
- Как у тебя в семье, Лев Борисович? Как Светлана? Дочурка подрастает? - Иван Егорович умышленно ушел от этого тяжелого для него откровенного разговора.
Зачем? Вверху видней, там разберутся и специально, зная любовь Льва Борисовича к семье, он сменил тему разговора. Захаров увидел, глаза Зарубина загорелись, и он начал безумолку рассказывать о дочери.
Да, правда, Зарубин не от мира сего. Он и думает, и работает, и даже любит не так, как все. Как-то по-настоящему. Всем сердцем. Своих детей у Зарубина не было, Светлана долго лечилась, даже в Москву не раз ездила. Зарубин не бросил, не предал жену, да и не мог он этого сделать по своему складу характера. Хотя мечта о ребенке была у него, наверное, самая заветная. И Зарубины приняли решение взять совсем крошечного ребенка с роддома. Даже из Урыва уехали, чтобы соседи не знали, что Людочка, как они назвали девочку, не их ребенок. И теперь Лев Борисович с таким упоением рассказывал о дочери, изображал, как она улыбается, как агукает, что Захаров невольно подумал: 'Господи! Зарубин и есть отец девочки, а Светлана - настоящая мать. Неужели так бывает? Неужели мечту можно сделать былью?'
- А у тебя как, Иван Егорович? С Еленой Владимировной, я слышал, вы разошлись? Дети как? Виктор пострадал за свою честность, одно слово и прощай свобода.
- Да, с Еленой Владимировной разошлись. Она слишком зашла в религию, организует что-то вроде женского монастыря, и на разводе она настояла. Я ее не осуждаю, наверное, каждому свое. Хотя все врачи-психиатры, а я их с десяток привозил, в один голос утверждают: 'С психикой у Елены Владимировны все в порядке'.
- И где монастырь? В Урыве?
- Нет, в соседнем районе. Там он был до революции. Теперь восстанавливают по инициативе Елены Владимировны, они в синод ездили в Москву. Сам патриарх дал ей благословение. Вот видишь, других всю жизнь учил быть атеистами, а жену не научил. Хотя теперь это стало модно. Кто разберет, правильно это или нет?
- Думаю, правильно, - ответил Зарубин. - Я всегда говорил, что заповеди Библии - кодекс строителя коммунизма. Но если от души идет человек, а не по указке сверху, тогда хорошо.
- Галина замуж вышла, - продолжал Иван Егорович. - У меня уже внучка есть, пять лет. Муж Галины - вдовец, в КГБ служит, хороший мужик. Я люблю очень внучку Олечку, но хочу еще внука.
Иван Егорович деликатно не стал подчеркивать родного, чтобы не обидеть этим Зарубина.
- Виктор на последнем свидании сказал, что все документы уже в суд переданы на условно- досрочное освобождение.
- А с личным как? Ты еще не старый мужик, Иван Егорович, - Зарубин лукаво улыбнулся. - Приглядел себе хозяйку? Одному в твоей директорской квартире и спать страшно.
Иван Егорович тоже улыбнулся.
- Лев Борисович, в духов я не верю. Сплю, не боюсь. А так, - Иван Егорович замялся, - да есть у меня, встречаюсь. Первая и, как оказалось, последняя любовь, еще с детства, Нина Никаноровна зовут... Встречаемся...
Иван Егорович как мальчишка смутился от признания, даже покраснел.
- Любовь с детства? - Зарубин посмотрел в глаза Ивана Егоровича. - А почему не Нина -мать детей твоих, если любовь у вас с детства? Развелась она или вдова?
- Вдова. И детей у нее тоже двое, взрослые. Сын в армии остался служить. Второй в институт поступает. А почему не Нина - мать детей моих, Лев Борисович? Сам не знаю. Так жизнь наша сложилась, наверное.
Иван Егорович снова достал пачку сигарет.
