которой еще никогда не поднимала парусов под небесами Ойкумены.
В темный ночной час, когда так сладок сон, четверо вооруженных людей входят под кровлю дворца правителя Трикка. Бесшумно ступая босыми ногами и освещая себе путь единственным факелом, они крадутся осторожными шагами воров и убийц. Разделившись, они входят в покои правителя через оба хода.
Он крепко спит на своем ложе, завернувшись в плащ. Тихо подойдя, один из заговорщиков заносит короткую охотничью рогатину. Удар нанесен мастерски и твердой рукой. Тело правителя прошито насквозь, и пробивший доску наконечник звенит об пол. Но, к их удивлению, не слышно ни вздоха, ни стона, ни плеска крови. Откинув одеяло, они видят вместо трупа кучу тряпья. Обсудить неожиданное открытие времени не остается. Отлетевший в угол конец перерубленного факела гаснет. Вести бой приходится в темноте.
Еще выдергивая меч из тела факелоносца, Человек-с-гор уклоняется от прошелестевшего над головой лезвия тяжелого топора. Отрубив кисть ударившему, он бьет ногой в пах рванувшегося ему навстречу хозяина рогатины. Никто не кричит, не зовет на помощь. Слышны выдохи, тихие стоны и стук переворачиваемой мебели.
Впрочем, все заканчивается очень быстро. Четвертый противник бежал, и где-то в отдалении гаснет эхо шагов. Никуда не торопясь, Человек-с-гор зажигает светильник и проходит по комнате, останавливаясь над телом каждого из убийц. Он задумчиво смотрит в застывшее лицо нанесшего первый удар, когда его третий противник, держась за отрубленную кисть, подползает к стене и сгибается, пытаясь встать. Правитель Трикка поворачивается к нему:
— А ведь я помню тебя. Я сам, своими собственными руками накладывал на твои струпья смоковничные пластыри.
Тот не выдерживает взгляда:
— А теперь убей меня! Чего ждешь?
— Я не для этого оставил тебя в живых. Зачем тебе нужна была моя смерть?
Его лицо недобро корчится:
— Я-то против тебя ничего не имею...
— Да!? Так зачем же ты оказался здесь?
— Мне пришлось.
— Тебя заставили?
Раненый не выдерживает иронии:
— Будто ты не знаешь, что бывают обстоятельства, которые просто не оставляют человеку выбора...
Он замолкает.
— Я что-то слышал о подобном заблуждении. Но это ошибка. Поверь — у человека всегда есть выбор.
В переходах дворца слышны голоса и торопливые шаги. Человек-с-гор качает головой.
— Вы пришли слишком поздно! — бросает он появившимся на пороге. — Ступайте! — и снова глядит на раненого. — И какие же обстоятельства не оставили выбора тебе?
Тот пытается стянуть культю тканью хитона, но кровь, сок жизни, капля за каплей сочится между слабеющих пальцев.
— Приняв корону Трикка, ты стал на пути других — тех, кто мог бы на нее претендовать по праву своей крови.
Человек-с-гор кивает. Так кивает знающий ответ, выслушивая самостоятельно решившего ту же задачу:
— Но эта корона была предложена мне старейшинами Трикка.
— Они тоже действовали, как к тому принуждали обстоятельства. Любой из них предпочел бы оставить корону себе.
— Мне, видимо, вообще не стоило появляться в этом городе.
Слабеющий от потери крови издает не то всхлип, не то усмешку:
— Раз тебя привел сюда бог, то в твоих поступках нет ни подвига, ни заслуги.
— Ценю твой юмор. Ну, а зачем сюда явился ты, с этим топором?
— Один из тех, кого ты убил, был моим лучшим другом, — раненый кивает на хозяина рогатины. — Державший факел был моим братом. Кто был бы я в этой жизни, откажись я помочь другу и брату?
— Что ж, поздравляю, ты умеешь оправдывать предательство. Качество незаменимое для настоящего правителя. Может быть, и у тебя есть права на этот золотой обруч?
Человек-с-гор держит в руке корону.
— Может быть... теперь... Я устал... Добей!
— Зачем? Держи ее! — он швыряет корону. — И попробуй ее удержать одной рукой. Мне надоело. Я ухожу из Трикка.
Первые лучи зари золотят вершину горы Крона.
Утро следующего дня Человек-с-гор встречает на левом берегу реки, берущей начало свое истоками ручьев в аркадских горах, а здесь, в Элиде, разлившейся так, что ее и думать нельзя перейти вброд. Верткий челнок скользит по воде, им правит старик, неторопливо погружающий весло в бесшумные струи. Зато звук каждого гребка хорошо слышен у берега. Наверно, именно так должны звучать гребки весел Харона.
— Эй, чужак! Могу переправить тебя!
— Так переправь!
— Плати два обола!
— Даже Харон, говорят, берет со своих пассажиров лишь по одному оболу.
— Так ты ведь не один!
— Ты приравнял меня к собаке?
— Гм... Зато этот бездельник Харон еще никого не переправил обратно. Я же обещаю при случае сделать это для тебя бесплатно.
— Хорошее условие! Ну, будь по-твоему.
Старик правит к берегу.
— Сегодня я видел сон, — тихо произносит Человек-с-гор, встретив взгляд собачьих глаз. — Будто стоял я на берегу черной реки, под черным беззвездным небом. Что-то говорило мне, что переправившись через нее, я никогда не вернусь обратно.
Это происходит на Крите, в славнейшем из городов Ойкумены. У подножия холма, на котором выстроен дворец, группа девушек играет в мяч возле бассейна, выложенного ярко расписанными плитами. Они громко смеются, весело шутят, меняя правила игры сразу же, едва наскучив прежними. Солнце пылает в безоблачных небесах, и когда становится жарко, девушки бросаются в прохладную воду, резвясь в ней со смехом, такие же беззаботные, как нарисованные на стенках ярко-голубые дельфины.
Когда закончена последняя партия, одна из них поворачивается к подругам:
— А теперь вы оставите меня одну!
И они склоняют головы, сразу вспомнив о разделяющей их дистанции. Знаком руки принцесса Крита подзывает служанку. Та помогает госпоже растереться благовониями, расчесывает и укладывает густые длинные волосы цвета вороньего крыла. Потом подает голубых и гранатовых цветов платье с пышным кринолином. Обтягивающий тонкую талию корсаж не прикрывает груди, как это принято при дворе Крита. И
