— Благодарю вас за восхитительный ужин и прекрасно проведенное время. Уже довольно поздно, и вам ни к чему провожать меня до дверей. Спокойной ночи.
Она ожидала, что он, как обычно, сделает по-своему. В последние часы она испытывала смутное, все нарастающее беспокойство, и чем ближе они подъезжали к ее дому, тем больше проникалась уверенностью в том, что он перейдет к более решительным действиям.
— Ну что ж, будут и другие вечера. — Он произнес эти слова тихим, каким-то затаенным басом.
Опять ЭТО самомнение!
— Нет, других вечеров не будет, мистер Фарадей.
— Что же все-таки мешает вам называть меня Ником?
Если бы не выпитое в ресторане вино, Линдси, пожалуй, вряд ли осмелилась бы высказать ему то, что было у нее на уме.
— На первый взгляд кажется, что ничего. У него есть все, — в повествовательной манере и в третьем лице были свои преимущества, — интересная внешность, солидное положение. Не спрашивайте меня, в чем тут дело, но он также вызывает угодливое восхищение у других мужчин. Не поймите меня превратно, поскольку очевидно, что у него ярко выраженная гетеросексуальная ориентация. Но…
— Продолжайте. Это уже интересно;
— Дело в том, что, как мне кажется, на самом деле вы не можете быть таким хорошим человеком, каким вас все считают.
Она думала, что он рассердится на ее слова. Не пропустит же он сказанное мимо ушей!
— Значит, на вас я тоже произвел впечатление?
Спровоцированная его вкрадчивым тоном, она произнесла еще несколько неосторожных фраз:
— Возможно, вам и удается обводить вокруг пальца других, но со мной этот номер не пройдет. Никак не возьму в толк, с чего это все считают вас такой важной персоной! А вы? Вас так и распирает от сознания собственной значимости.
— А мне-то казалось, что это не так бросается в глаза. Вы, наверно, думаете, что я сущий дьявол, да? Если вам так уж хочется считать меня негодяем, я ничего против не имею. Мне тоже не нравится, когда люди важничают. Ведь для такого поведения должны быть веские основания. Кроме того, это отнимает слишком много сил, поэтому я стараюсь держаться как можно незаметнее, не говоря уже о том, что это удобнее. К тому же помогает держать в узде свои дьявольские желания…
— Вы пытаетесь меня испугать? Это не так просто сделать.
— Вот именно! Я просто хочу сказать, что, как и большинство людей, склонен относиться к окружающим так же, как они относятся ко мне.
Потупившись и взглянув на его руку, которая все это время крепко сжимала ее запястье, она пришла в ужас от собственной неосмотрительности. Она не знала, как он истолкует ее поведение, и напряглась всем телом, ожидая его реакции. Как же она могла так забыться, чтобы наброситься на него! Она попыталась рывком высвободить руку.
— Простите, я была не права. Мне не следовало…
— Да, не следовало, но вы поступили иначе… Тем более что извинения вам все равно не помогут.
Значит, он все-таки рассердился! Она ощутила злость в том, как, отпустив руку, он взял в ладони ее подбородок, и в том, как медленно, словно неотвратимое возмездие, приближал свои губы, и в том, что это вынудило ее запрокинуть голову. Но даже если этот поцелуй и был вызван охватившим его гневом, жестоким его нельзя было назвать при всем желании. Несмотря на его силу, он был непередаваемо нежен, и, если бы у нее не имелось столь веских причин отвергать все, исходившее от Ника Фарадея, он доставил бы ей огромное удовольствие.
Отняв руку от подбородка, он провел пальцами по ее шее и прикоснулся к груди. Вся ее неприязнь и смятение куда-то отступили, и ей захотелось отозваться на это движение и душой и телом. В висках запульсировала горячая кровь, груди сделались упругими, а соски набухли, словно требуя дальнейших прикосновений. Вскользь она подумала о том, что должна бы стыдиться того, что так плохо владеет своим телом, но эта мысль тут же отступила на задний план под напором захлестнувшей ее безудержной радости: теперь она знала, какое наслаждение ей уготовано.
Она забыла о сопротивлении, о возможном бегстве, чем Ник не преминул воспользоваться. Поскольку она не делала ни малейших попыток высвободиться, он принялся расстегивать пуговицы на ее платье. Не в силах даже вздохнуть, она застонала, когда его сильные пальцы, доставляя огромное наслаждение, проникли под лифчик и, нащупав упругий сосок, принялись его ласкать. Ее охватил ни с чем не сравнимый экстаз. Несколько раз с ее уст готово было сорваться хриплое «нет», но она почти не владела собой, и эти попытки ни к чему не привели. Вместо этого она с удивившей ее готовностью ответила на его жаркий поцелуй. Рука, его продолжала нежно гладить ее грудь. Но Линдси не могла отделаться от ощущения, что эти ласки, не дающие полного удовлетворения, призваны пробудить у нее желание чего-то большего.
В конце концов, случилось то, чего она так боялась: чувственное наслаждение затопило ее с головой. Она уже не пыталась вырваться из этого водоворота эмоций и ощущений и поэтому была удивлена, внезапно поняв, что упоительные ласки прекратились. Открыв глаза, она увидела, что Ник застегивает платье и мягко отстраняется от нее.
Линдси вдруг очнулась от забытья, и ее охватила паника. Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, она воскликнула:
— Как вы смеете! Ваше поведение переходит всякие границы.
— В самом деле? — осведомился он саркастически. Такая постановка вопроса явно его позабавила. — Что именно вас возмущает — то, что я обнимал и целовал вас, или то, что остановился в тот момент, когда один из нас еще был в состоянии владеть собой?
— В отличие от вас, я не зашла так далеко.
— Неужели?
— Думать иначе — просто верх бесстыдства с вашей стороны.
— Да, согласен, это невежливо. Но что касается всего остального, позволю себе поспорить. Я лишь принял вызов, брошенный вами. Если бы я этого не сделал, вы стали бы презирать меня. — В его добродушно-укоризненном тоне сквозили нотки раздражения. — Вы ведете себя словно девочка, у которой в руках полный пакет леденцов, но которая по какой-то известной только ей причине думает, что есть их нельзя. Вы сами хотели, чтобы я занялся с вами любовью. Сами подтолкнули меня к этому, получили удовольствие и не стали бы противиться, если бы я позволил себе большее. Но почему-то не желаете этого признавать. Разберитесь в себе, Линдси. На мой взгляд, вы очаровательны и на редкость соблазнительны. Вы действуете на меня так, как не действовала до сих пор ни одна женщина. И я с огромным удовольствием исполню любую вашу прихоть, но при условии, что мы будем на равных. Я не допущу, чтобы меня обвиняли во всех смертных грехах только для того, чтобы вас не мучили угрызения совести. А теперь вам, пожалуй, лучше пойти домой, пока я еще владею собой и в состоянии вас отпустить.
— Ник… — начала она.
— Старина Ник, — пропел он, кривя губы в сардонической усмешке, — уже слишком стар, чтобы играть с женщинами в бирюльки.
Линдси захотелось остаться и убедить его в том, что он не прав. Вот уж действительно — пакет с леденцами! Ей захотелось сказать ему, что он городит чепуху. Но тут ее врожденная честность и внутренний голос подсказали ей, что он, скорее всего, говорит правду. К тому же не мешало бы последовать его совету идти домой, пока он в состоянии ее отпустить. Неужели такой человек, как он, может утратить контроль над собой? Да нет, он просто потешается над ней. Она провела языком по внезапно пересохшим губам. Но если это правда, ей тем более не стоит искушать судьбу!
Едва удержавшись от едкого замечания, готового сорваться с ее губ, Линдси наскоро пожелала Нику спокойной ночи и выбралась из машины. Оказавшись на улице, она почти побежала, словно сам дьявол преследовал ее по пятам, и сбавила ход только у двери своей квартиры.
Ночь выдалась теплой, но, даже будь иначе, она все равно ворочалась бы без сна в своей постели, обливаясь потом. Жар, охвативший ее тело, шел откуда-то изнутри; казалось, это голос неутоленного и затаенного желания. Тонкая ткань ночной рубашки прикрывала ее разгоряченное тело, хранившее воспоминания о недавних ласках. Губы горели, словно наяву ощущая властное и мягкое прикосновение его
