перерезал глотку своему господину. Он лежит мертвый в красной луже. И его жена не избегла моего ножа, и его дети не ушли от мести. Я плюнул в лицо своего высокочтимого господина, я мял груди его жены, я пил кровь его старшего сына, и вот я пришел, очищенный духом и горящий желанием служить Сынам Отца.
Над тоннелем тихо переговаривались. Ренилл ждал. Вскоре снова послышался голос часового:
—
—
Он мог бы и продолжить, но его прервали.
— Ты — Сын. Благодари богов за спасение. Выходи. — Силуэт головы исчез. Разговор наверху возобновился.
Ренилл задумался, не вышибут ли ему мозги, едва голова покажется над краем отверстия. Однако он подполз к выходу, выкарабкался наверх и очутился в скверике особняка, отделенного от северной стены резиденции только узкой улочкой. Особняк, принадлежавший беззастенчиво разбогатевшему вонарскому банкиру, остался цел по вполне понятной причине. Его высокие окна и близость к резиденции обеспечивали весьма удобную позицию для местных снайперов.
В сквере горел небольшой костерок, разведенный, конечно, только ради освещения. Тепло этой душной ночью было излишним. Однако по сравнению с застывшим мраком тоннеля или пропитанным зловонием смерти воздухом резиденции здесь дышалось легко и свободно. Полдюжины зулайсанцев, сидевших вокруг костра, откровенно разглядывали Ренилла.
Пусть пялятся, сколько влезет, с его внешностью все в порядке. Лишь бы не потребовали снять шляпу.
— Добро пожаловать, Брат, — наконец вымолвил один из них. Он тоже носил знак Потока, и общность касты устанавливала между ними своего рода братство. — Ты останешься с нами?
— Я отведал вонарской крови, и она пришлась мне по вкусу, — ответил Ренилл. — Где смогу я утолить мою жажду?
— Вступай в отряд Бхансатту Крылатого, что расположился перед большими воротами, — посоветовал ему собрат по касте. — Там ты скоро утолишь свою жажду, и да пошлют тебе боги богатую добычу.
Опять то же пожелание!
Ренилл многословно поблагодарил советчика и удалился, якобы в поисках Бхансатту.
Он снова оказался на улицах Малого Ширина, но теперь выстроенные в западном стиле дома были сожжены или разграблены, сады и парки выкорчеваны, а на перегороженных баррикадами бульварах хозяйничали авескийцы. Ренилл без труда замешался в толпу. Никто не признал в нем Высокочтимого. Он мог идти куда вздумается и делать, что пожелает.
Во Трунир будет в ярости, когда узнает. Он, конечно, ни на минуту не поверит в эту выдумку с «игрой в терьера». Если каким-то чудом им обоим случится выжить, протектор способен в гневе даже выполнить ту угрозу насчет «злостного неповиновения в чрезвычайной ситуации». Два года тюремного заключения, припомнил Ренилл.
Дезертирство. Эта мысль первый раз пришла ему в голову, и вдруг стала всепоглощающей. Дезертировать.
Ведь ему, единственному среди вонарцев, удалось выбраться из осажденной резиденции, и теперь он свободен. Свободен как ветер. Ничто не заставляет его возвращаться в ДжиПайндру с его жуткими чудесами. Ренилл только сейчас осознал, какой ужас внушает ему храм с кошмарным Первым Жрецом и тем существом, затаившимся в Святыне.
Он не обязан возвращаться туда. У него есть выбор. Взгляд невольно обратился на север, туда, где у подножия холмов стоял УудПрай. Конечно, сейчас его не видно. Но еще не поздно — если выйти сразу, к рассвету Ренилл доберется до обветшавшего чуда света. Они еще будут спать. Он перелезет через стену, проберется в окно первого этажа и по бесконечным коридорам отправится к покоям гочанны.
Знать бы, где это…
Не важно, найдет. Он найдет гочанну. Осторожно разбудит, в надежде, что девушка не завизжит при виде него…
Разбудит, и они поговорят, и он скажет все, что ему не дали сказать тогда, при прощании. И может быть, на этот раз она решится уйти с ним, и они смогут уйти… Куда? Весь мир открыт. Например, Лапти Ума. Или Траворн. Или Стрель. Да куда угодно.
Резиденция падет, ее обитателей перебьют, и пришельцы с запада будут изгнаны сперва из Кандерула, а затем и из соседних стран.
Нам давно следовало бы уйти.
Очищенной от иностранного влияния Авескией будут править Сыны. Сыны, с их жалкими Блаженными Сосудами и устрашающими, изуродованными младенцами-полукровками. Убийцы с ядовитыми ящерицами и одурманенные безмозглые жрецы-фанатики. Жестокое и прожорливое божество, чудовищный и уродливый Бог-Отец.
Можно повернуться спиной, но это навсегда останется с ним.
Как все просто для во Трунира. Странно, что Ренилл не может забыть этих слов.
Снова во Трунир. Не склонный к умствованиям и не знающий сомнений.