короткое время, казалось невозможным. Осложнявшаяся обстановка требовала беспрестанной бдительности. Он и решил выехать недели на две в Роминтен, куда могли быть перенесены важнейшие приёмы и доклады.
Обширную Роминтенскую пущу прорезали в разных направлениях широкие, прямые просеки. Вдоль них были разбросаны для охотников особые бревенчатые срубы, обсаженные низким ельником. Император находился на одной из этих лесных вышек. Он сидел на складном стуле, ожидая очередного загона. С ним были два егеря-оруженосца и кряжистый старик, местный лесничий.
Утро выдалось яркое, безоблачное. По лесу рябило сверкающими солнечными пятнами. Правой рукой император опустил над глазами край мягкой зелёной шляпы с глухариными трофейными перьями; левая осталась неподвижной в боковом кармане серой охотничьей куртки с мундирными выпушками.
Вдали послышался сигнальный рог.
— Endlich![17] — нетерпеливо сказал вполголоса император, вставая, и кивнул егерю, чтобы подал ружьё.
Это был один из тех лёгких малокалиберных штуцеров[18], которые делались для него по особому заказу. Император — сухоручка от рождения — наловчился стрелять одной рукой.
Он пододвинулся вплотную к полуприкрытой зеленью бойнице и стал нетерпеливо высматривать, не идёт ли где зверь.
Обычно на облаве, чуть начнётся гон, император, увлекаясь, забывал на время всё — дела, заботы, неудачи — и отдыхал душой. На этот раз заглушить в себе всё остальное оказалось куда трудней. С приезда в Роминтен, как нарочно, что ни день — новая неприятность. Ближайшие помощники, канцлер Бюлов[19] и другой незаменимый политический советник, барон Гольстейн, опять перессорились, и оба теперь притворяются, что подадут в отставку… Сломался зуб и раздражительно царапает язык, а единственный дантист, которому можно довериться, где-то в отпуску… Но главное — последняя статья Максимилиана Гардена: беззастенчивый негодяй снова копается в его личной жизни…[20]
Всё это и теперь, в лесу, назойливо, бессвязными обрывками кружилось в голове. Он даже опустил штуцер и положил перед собой на дно покрытой мхом бойницы.
Вдруг император замер. Между соснами, далеко вправо, будто зашевелилось что-то. Ещё секунда — на опушку, озираясь, мелкой рысцой выбежал поджарый олень. К его бокам доверчиво льнули две ушастые лани.
С соседней вышки грохнули подряд два выстрела. Олень вздрогнул и, запрокинув рога на спину, бешеным галопом метнулся наискось через просеку.
— Wieder verpudelt![21] — раздражительно уронил император резким отрывистым голосом. Ему, как заядлому шкурятнику, становилось досадно каждый раз, когда упускали даром дичь.
Неожиданно со следующей, третьей вышки пыхнул дымок и раздался выстрел. Олень, шагах в полутораста, судорожно привскочил и, как обронённый мешок, грохнулся оземь.
— Das war ein Blatschuss![22] — не удержался от восхищения старик лесничий.
Император сразу догадался, кто стрелял: конечно, «Der russische Oberst aus Wirballen»[23]. Недаром этот случайный иностранец пользуется его особым благоволением. Он даже отдал приказание раз навсегда: звать его сюда гостем на каждую охоту.
Император уставился на далёкую вышку и невольно задумался. Такой образцовый военный!.. А там, у них, он приграничный жандарм без малейшей надежды на получение когда-нибудь высших командных должностей. Впрочем!.. «Россия — страна неограниченных возможностей», — пришли на память слова, насмешливо сказанные ему недавно в Роминтене русским министром Витте.
Перед императором промелькнул хорошо знакомый невзрачный облик державного соседа-царя, и он тут же почувствовал укол завистливой досады. Вот у него, в Беловеже[24] , — стада зубров, истинно императорская охота! Не то что здешние олени да выродившиеся кабаны.
Да, Россия… Россия… На секунду император зажмурился. Ему представилась мутная бесформенная громада медленно ползущей тучи, застилающей половину небосклона.
— Majestat[25], — послышался за спиной почтительно- укоризненный шёпот.
Император обернулся.
Перед самой вышкой, шагах в двадцати всего, стоял старый рогач и, закинув голову, беззаботно общипывал молодую осину.
Не спуская с него глаз, император нащупал рукой ложе штуцера и осторожно потянул ружьё к себе. Оно не подалось, плотно зацепившись за что-то.
Чуткий олень вдруг насторожился и тревожно, громко фыркнул.
— Verdammt![26] — пробормотал сквозь зубы император и нетерпеливо рванул ружьё.
Олень мгновенно весь вытянулся, точно на стальных пружинах, и разом со всех четырёх ног шарахнулся назад. Император не успел даже вскинуть штуцера, как зверь одним отчаянным прыжком нырнул обратно в чащу.
Император нагнулся, внимательно разглядывая бойницу, и провёл по ней рукой в толстой кожаной перчатке. Под мхом прощупывалась незаметная снаружи глубокая выбоина. Скоба штуцера, по-видимому, случайно за него и зацепилась.
Обнажив висевший у пояса декоративный охотничий кинжал, император поскоблил им дно бойницы. Под толстым слоем мха бревно совершенно прогнило.
Император вспылил. Вышки строились по его собственноручным чертежам не далее как в прошлом году. Кажущаяся прихоть была вызвана на самом деле военными соображениями. Получалась сеть опорных пунктов для обороны лесной площади, имевшей стратегическое значение.
— Такая насмешка над своим императором! — набросился он на лесничего, чтобы разом сорвать на ком-нибудь всё накипевшее с утра.
Старик, честно прослуживший в Роминтенской пуще сорок лет, не смутился. Он ответил почтительно, но твёрдо:
— Что поделать, ваше величество, виноват здешний мох.
Император недоверчиво покосился.
— Этот проклятый мох и не такие беды делает! — с искренним убеждением продолжал старик. — Вот, например, прошлой ночью близко отсюда рухнуло загубленное мхом одно из лучших деревьев во всей пуще…
Впереди, у самой вышки, послышался топот. На просеку выбегало стадо оленей.
Император прицелился, выстрелил. Передний рогач споткнулся, тяжело подраненный. С соседних вышек тоже загремели выстрелы.
Через час охота окончилась.
— Где дерево? — вспомнил император.
Старик повёл его едва заметной тропинкой в самую глушь леса. Там было темно и сыро. Тяжёлые хвойные ветви сливались над головой в сплошной непроницаемый свод.
Они прошли так шагов двести. Внезапно в полумраке чащи замелькало светлое пятно. Несколько дальше императору показалось, будто нависший над ним тёмный полог прорван зияющей дырой.
Лесничий остановился и раздвинул ногой кусты дикой малины. Перед императором, беспомощно раскинув крепкие и широкие ветви, лежала вековая царственная лиственница, зеленевшая ещё свежими сочными хвоями. А рядом — торчал пень. Снаружи его сжимал сплошным кольцом, точно удав, тусклый серо-бурый мох.
Император подошёл к самым корням упавшего дерева и невольно огляделся кругом.
Высоко над ним синело небо. Внизу по коряжистому стволу лиственницы прыгала, почирикивая, лесная птичка. Муравьи целой артелью деловито прочищали свой путь, загороженный отломившейся
