жизнью.
— Тихо! — сказал снова пионервожатый, выставил руки вперед и с удивлением посмотрел на эти свои руки.
А ребята продолжали шуметь. И пионервожатый (он стоял посередине класса) растерянно качнул головой и снова посмотрел на руки. Наверно, он опять готовился сделать стойку.
— Ну, знаете, — стукнул стулом завуч.
И все мгновенно замолчали, и было слышно, как в кармане у пионервожатого пересыпается мелочь, потому что пионервожатый сразу сунул руки в карманы и смущенно заулыбался.
— Ведь мы же с вами беседовали, — сказал завуч при всем классе пионервожатому.
— Беседовали, — вздохнул пионервожатый.
Он опустил голову, а все продолжали молчать.
— Придется нам все-таки подыскать другого товарища.
— Но я не хочу, чтоб другого… У меня и братьев не было, и сестры, и во всем нашем доме ребят не было.
— Может, вам лучше стать акробатом? — спросила старшая пионервожатая. — Вы, говорят, прекрасно делаете стойку.
— Знаю, что прекрасно, у меня разряд.
— Возьмите у нас кружок, акробатический. Там стойка очень необходима, и ребята будут. А пионервожатым — другого.
— Нам не надо другого, — хотела сказать Катя, но пионервожатый вдруг задумался.
— А как же Выборг? — спросил он, сдаваясь.
— Выборг само собой, — сказал завуч, — но только без стойки, — погрозил он пальцем.
В это утро Катя вдруг узнала, что солнце греет.
Солнце проходило сквозь стекло в автобус, и щека стала очень даже теплой. А рядом сидел Дорин и спал. У него несколько раз падала шапка, Катя ее поднимала, а Дорин не просыпался.
Спереди, сзади сидели все ребята их класса. Были еще Василиса Аркадьевна, бывший пионервожатый и две родительницы из родительского комитета.
Автобус ехал очень быстро. Он даже соревновался с электричкой, но потом шоссе пошло в сторону, а когда снова приблизилось к железной дороге, электрички уже не было, так что неизвестно, кто кого обогнал.
Выборг появился неожиданно, и все ему очень обрадовались, хотели сразу пойти по городу, но Василиса Аркадьевна подвела сначала к столовой.
Столовая только что была пустая. А тут сразу все столики оказались занятыми. Другие взрослые посетители встали в очередь и, облизываясь, принялись разглядывать меню.
Ребята взяли по чаю и развернули завтраки, которые сделали их мамы.
Еды осталось много, и после чая ее сложили в общий чемодан.
А потом пошли в библиотеку.
Почему пошли сразу именно в библиотеку — неизвестно. Если бы пошли сначала куда-нибудь в другое место, то ничего особенного дальше с Катей, наверно, и не случилось бы.
Здание библиотеки было разрушено войной и снова восстановлено. В этой библиотеке у Кати вдруг оторвалась верхняя пуговица от пальто.
— Вы идите, я догоню, — говорила она всем, доставая нитку и иголку, которые всегда у нее были с собой.
Все ушли. Один Дорин остался. Он стал рассматривать таблицы про рост числа читателей по сравнению с дореволюционным временем.
А когда Катя пришила пуговицу и они вышли на улицу, класса вдруг не оказалось поблизости. И слышно его нигде не было. Кругом был сад и ни одного прохожего.
— Они, наверно, там, — показала рукой наугад Катя. Дорин пошел за ней.
Но там парк кончился и начались новые дома.
— Тогда там, — показала Катя в обратную сторону.
Они пошли назад, но вместо библиотеки пришли к старинным зданиям, а когда обошли их кругом, то заблудились совсем.
— Кто потеряется, пусть идет в милицию и не волнуется, — вспомнил Дорин слова Василисы Аркадьевны.
— Нет, в милицию я не хочу.
Они стали ходить наугад, и то выходили к памятнику Ленина на площадь, то вдруг оказывались на железнодорожном вокзале.
А солнце стало таким теплым, что можно было встать у стены и загорать. Отовсюду сверху капала вода, растекалась по тротуарам, а Кате захотелось пить, но ни лимонада, ни мороженого нигде не было.
Дорин подпрыгнул и сорвал с забора сосульку. И себе сорвал. Они шли дальше и лизали эти сосульки.
На скамейке сидел мальчик. Он ловил солнце увеличительным стеклом и прожигал свою шапку. От шапки поднимался дым.
Мимо них по улице два раза промчалась гоночная машина номер семьдесят два. Она была вся такая забрызганная, будто за ней начали гнаться еще с осени.
Потом они увидели музей краеведения. В музее было пусто. Только экскурсовод сидел у входа с секундомером и считал свой пульс.
Он обрадовался посетителям и принялся рассказывать всю историю города. Он сказал, что Выборг — это древний русский город и что некоторые финские племена, которые здесь жили, постоянно хотели присоединиться к России, но им всегда мешали это сделать иноземные захватчики. А с той косой башни на базарной площади ничья невеста не бросалась, как болтают разные старухи, а просто там Василий Шуйский договаривался со шведами идти воевать против Лжедмитрия.
Потом, когда снова вышли из музея, оказалось, что на улице лужи.
И Дорин вдруг поскользнулся и упал в одну такую лужу.
Он сразу вскочил, и было заметно, что ему стыдно: как это он вдруг сам по себе сел в лужу.
— Ладно, — сказал он про пальто, — высохнет — очистится.
— Ничего не очистится. Что же, ты по городу будешь грязным ходить? — и Катя завела его в парк, стала счищать грязь.
— Хватит, — говорил Дорин, — хватит.
Но Катя его не слушала, а счищала грязь своим носовым платком.
И вдруг напротив парка на улице остановился автобус, из автобуса выскочили все ребята их класса и кинулись к ним.
— Это вы нарочно потерялись? Скажите мне честно, — допытывалась потом родительница из родительского комитета, когда автобус поехал в Ленинград.
И хоть Катя говорила, что нет, не нарочно, и даже показывала ту верхнюю пуговицу на пальто, родительница не очень верила и качала головой.
— Неужели нельзя поближе? — спросила Катя.
Они с Дориным шли из школы к доринскому дому.
— Мама не хочет. В старом фонде нет ванны, а мама о ней мечтает.
— И ехать оттуда час.
— Час и сорок минут, — поправил Дорин, — там новая школа. Мама говорит, прямо с понедельника.
— А меня кто исправлять теперь будет?
— Не знаю.
Они долго шли молча, потом Дорин сказал:
— Если хочешь, я буду приезжать в воскресенье тебя исправлять.
