— Ага. Это я и есть.
— Меня Меган звать. И я знала Джессапа, когда его видала, только мы не разговаривали.
— Вы его
Ри вытянула косяк до пяточки и вернула Меган. Та сунула в рот и проглотила, потом сказала:
— Знала, когда тут видала, в смысле. И слыхала, чего он делает.
— А. Ну, он фен варит.
— Миленькая, они все так сейчас. Вслух и говорить не надо.
Ри с Меган двинулись к Малышу Артуру, ботинки скрипели в снегу, за ними тянулись собаки, стуча им по лодыжкам хвостами, а то выскакивая вперед пробить собой сугробы. Пока они шли, двери домов открывались, на них смотрели. Меган махала людям, ей махали в ответ, и двери закрывались. Каменные лица домов ловили снег своими буграми и морщинами — они были похожи на идеальные утесы в глухомани.
Малыш Артур жил повыше на склоне, почти у самого гребня. Дом у него был сложен больше из дерева, чем из камня, но и камня там хватало. С крутой стороны дома за кухонной дверью было крыльцо, но ступени и сваи обвалились, и пол без поддержки висел над адским обрывом — заманчиво скверная мысль для того, кто улетел так высоко, что может и дальше полетать. Возле дома ржавели две изрешеченные пулями бочки и другой железный мусор, а у стены, как летнюю скамейку, установили драное бежевое автомобильное сиденье. Когда они подошли, в переднем окне замаячил какой-то силуэт.
Меган сказала:
— Если он на фене последние день-другой, лучше просто развернуться, милая, и сразу уйти. Даже не пытайся ему что-то излагать, когда он такой, потому что в нем столько срани, что ни черта он не сможет.
— Я Малыша Артура знаю. И он меня знает. Мне надо папу найти.
Открылась дверь, и Малыш Артур улыбнулся Ри, сказал:
— Так и знал — я тебе снился, правда?
— Она Джессапа ищет — ты его видел?
— Хочешь сказать — не меня? Ты правда не меня ищешь, Рути?
— Меня Ри звать, козел. И я тут только папу ищу.
— Козел? Хм-м. А мне нравятся девчонки, которые обзываются, — очень они мне нравятся, драгоценненькие, и нравятся они мне до тех пор, пока совсем мне нравиться не перестают, вот ну нисколечки. А если до такого, блядь, доходит, то всегда хоть ну прямо плачь.
У Малыша Артура в щуплом теле были намешаны наглость и говорливость, а след за ним тянулся такой, что позу его подкреплял. На голове — спутанное гнездо темных волос, темные же колючие глаза, редкие кучерявые бачки и злые зубки. Даже без фена в крови он всегда казался на взводе — точно в любой миг мухой сорвется с места, где бы ни стоял. На нем была пара клетчатых рубашек, одна заправлена, вторая расстегнута, а из-под пряжки ремня торчала черная рукоять пистолета.
— Входите, дамы, — или ты уже уходишь, Мег?
— Думаю, чутка подзадержусь. Прохладно на улице.
— Как угодно. Садитесь где хотите.
В доме пахло старым пивом, старым жиром, старым дымом. В это время суток никакой свежий свет в окна не проникал, там стоял полумрак, как в стоке. Большая комната — длинная, но узкая, поэтому требовалось протискиваться мимо большого квадратного стола, чтобы перебраться в другой конец. В тарелки и сковородки стряхивали пепел, и они, заваленные окурками, стояли на столе, на полу, на обоих подоконниках. Еще поперек стола, поблескивая, лежало раскрытое помповое ружье.
Меган присела на край стола, Малыш Артур — тоже. Ри протиснулась мимо них встать у окна, сказала:
— Я ненадолго, мужик. Мне надо папу найти, вот подумала: может, ты его видел, может, вы опять вдвоем чего-то мутите.
— He-а. С самой весны и не видал, малыша. Только у вас и встречались.
Когда он сказал «весны», Ри отвернулась, выглянула в окно — серый вид. Папа тогда, весной, пустил на выходные к ним домой Малыша Артура, Хэслэма Тэнкерсли и двух Милтонов, Паука и Кашля, — отсидеться. С ними появилась зараза всевозможных видов, и по дому разлилось какое-то возбуждение. Малыш Артур разок помог Ри делать сэндвичи на обед, и помогал как-то так приятно, а потом дал ей сжевать горсть грибов и сказал, что жареная колбаса от них на вкус будет такая же, как золото на вид, она и съела.
— И с тех пор его нигде не видел?
— Не-а.
— Но он куда-то из дома постоянно сваливал — не знаешь куда?
— Тебе в уши кошки насрали, девочка?
Когда грибы подействовали, она ощутила, как к ней из ее собственной груди взывают некоторые боги, подчинилась их призывам, вышла во двор и поднялась к деревьям по солнечному склону. Чувствовала, что вся липкая — липкая от слюней любви, что разные боги, собравшиеся внутри, наспускали на нее, — и, не прекращая улыбаться, пошла бродить по лесам, намереваясь бабочек себе насобирать и ухаживать за этими зверьками, пока не дадут молока, или же валяться в грязи, пока через кожу не почувствует Китай.
— Мне надо его найти — он под залог себе отписал все, что у нас есть. Если сбежит, мы в чистом поле жить будем, как собаки, блядь, какие-нибудь.
— Увижу чувака — так и передам. Но мне он что-то уже давненько не попадался.
Тогда он пошел за нею вверх по склону, и в лесной тени они сколько-то перекидывались улыбками, а потом он обнял ее и повалил на землю, и она ощутила неимоверное таяние себя, перетекание из одного облика в какой-то другой, и объятья его развернули ее на колени, юбка у нее подлетела кверху, и Малыш Артур тоже встал на колени в этой ее луже объятий богов и чуда.
— На мне же двое мальчишек, и за мамой ухаживать, мужик. Мне этот дом помогает, он нужен.
Малыш Артур выстукал из пачки сигарету, чиркнул спичкой.
Меган сказала:
— Ох, боже святый, девчоночка, — папа оставил
— Ему пришлось — так все сложилось, знаете.
— Но все одной?
Малыш Артур сказал:
— Мож, девчонку себе встретил да в Мемфис отвалил. Я помню, в Мемфисе ему нравилось. Там такая улица еще, где буги старое все время лабают, прочую срань. Ой, погоди, где ж еще ему нравилось? Техас! У него на Техас стояк просто был. Наверно, в Техас и поехал, вот и все. Или в Монтану — или еще куда, где ковбойские сапоги впору смотрятся.
Ри никогда потом никому не говорила про тот миг божественной липкой слизи, когда она стояла в лесу на коленях, да и он его не вспоминал. Если б не рваные трусики, она б и уверена не была, что это случилось на самом деле. Протяни она эти трусики папе и пролей хоть одну слезинку — хоронили бы Малыша Артура еще до заката.
Она сказала:
— У него и другие сапоги есть, мужик.
— Так он тогда их где угодно может носить, малыша. Фена хочешь занюхтарить?
— Не.
— Дунуть?
— Не.
Малыш Артур раздавил бычок в сковородке на столе и встал:
— Тогда у меня для тебя, наверно, ничего нет, малыша. Дверь вон. Только попочки себе не ушибите, когда по скользкому вниз ехать будете.
Ри и Меган вышли вместе, осторожно спустились но скользкому склону, ни словом нс
