по соседству с могучим дубом…
— Джеймс, а тебе никогда не приходилось делать то, в чем бы ты потом отчаянно раскаялся? — прошептала Люси. Руки ее, сложенные на коленях, дрожали, а она этого даже не замечала. — Неужели ни разу в жизни ты не поддался порыву, о чем потом горько сожалел? Ты столько времени провел в судах, Джеймс, наблюдая, как другие расплачиваются за минуты слабости, что забыл: ты тоже принадлежишь к роду человеческому. Ну что ж, тогда я скажу тебе нечто для тебя новое — ты тоже отнюдь не совершенство, как, впрочем, и никто из нас. У нас у всех есть своя ахиллесова пята, тайная или явная — неважно.
— Насчет себя я никогда не питал никаких иллюзий. Но сейчас важно не это — важно то, что ты пытаешься напасть на меня с одной только целью — чтоб не смотреть правде в глаза. Правде о твоем отце.
Она не выдержала:
— Не смей…
— Не смей, что? — перебил ее Джеймс. — Называть его так? Но он отец тебе, Люси, хочешь ты этого или нет. Так что перестань звать его дядей Уильямом. Он — твой отец, а Дэвид — единокровный брат. И никакие твои протесты или притворства этого не изменят.
6
Машина остановилась, и Люси попыталась было пробежать в дом быстрее мужа, но Джеймс оказался начеку, и маневр ей не удался.
— Перестань скрываться от правды! Ты и так слишком долго это делала!
Джеймс говорил на повышенных тонах, а Люси вовсе не хотелось, чтобы дядя, который мог находиться где-нибудь поблизости, услышал его слова. По выразительным взглядам Джеймса он наверняка уже догадался, как тот к нему относится, и все же Люси понимала: если дядя доподлинно узнает о глубочайшем презрении к нему Джеймса, то почувствует себя задетым.
— Я не хочу обсуждать это! — Она попыталась вырваться из рук мужа.
— Неужели до тебя не доходит, что в этом-то и состоит суть проблемы? Они вынуждены были все рассказать, когда речь зашла о вашем желании пожениться, но едва они это сделали, как тут же замолчали снова. И вы оба это приняли и в каком-то смысле вступили в заговор молчания. Но это же просто безумие! Ведь прятать истину нет никакого смысла! Напротив, вы поступили бы только разумно, если бы все обсудили, не закрывая глаза на то, какие последствия влечет за собой правда.
— Но мы и не закрывали глаза! Иначе к чему бы мне уезжать? А ведь именно мне пришлось уехать. Дэвид был нужен на ферме, а видеть друг друга после того, что случилось, нам стало невмоготу. — Голос Люси сорвался, и она спрятала лицо в ладонях. — Это было… так больно…
Джеймс привлек ее к себе и стал гладить по спине, успокаивая.
— Ш-ш-ш… не плачь…
Люси проглотила навернувшиеся слезы.
— Почему бы тебе просто не оставит меня в покое? Если б ты не дразнил меня, я бы не расстроилась. — Она высвободилась из его рук и дернула входную дверь, но та оказалась запертой. Люси достала из кармана ключи, открыла ее и вошла в дом. Джеймс следовал за ней по пятам.
Оба они остановились, прислушиваясь к тишине в доме, которую нарушало только мерное тиканье дедушкиных часов, висевших в холле. Люси направилась в кухню, безукоризненно чистую и пустынную, наполнила чайник и поставила его на плиту.
— Хочу приготовить чай — присоединишься ко мне? — бросила Люси через плечо.
— Пожалуй. — Джеймс распахнул окно, и в комнату ворвался осенний ветер, принеся с собой запах прелых листьев и поздних хризантем, растущих в палисаднике тети Милли. А еще — целую гамму звуков: блеяние овец на холме, шорох листьев и совсем уж издалека — собачий лай.
— Это Бесс, — облегченно вздохнула Люси. Значит, дядя Уильям в горах и не мог услышать ничего из сказанного Джеймсом. Он уставился вдаль.
— Да, там, где мы были сегодня утром, кто-то есть. Он, должно быть? Наверняка утверждать не могу — не вижу. Этот кто-то в твидовом пиджаке, с ним собака, белая с черным, и множество овец.
— Он собирался перегнать отару с Большого Луга, как только починит стену.
Люси поставила на стол чашки, молоко и сахарницу…
— Знаешь, Люси, в твоей позиции всепрощения есть что-то ложное, — начал Джеймс. — Мне трудно поверить, что ты не горишь от возмущения из-за того, какое зло он причинил тебе, твоей матери и тете.
— Я уже повторяла, что сперва действительно была на него очень зла, даже ненавидела и не хотела больше видеть никогда, никогда, считая, что он заслуживает только одного — презрения. — Она посмотрела на Джеймса — ее лицо было искажено мукой. — Наверно, тогда я думала так же, как и ты. Но потом со мной поговорила тетя Милли.
Люси налила себе чаю и села за стол, сложив руки на коленях и уставившись в пол.
— Она рассказала мне, как все случилось. Ты знаешь, что ее родители умерли вскоре после того, как она вышла замуж? Моей матери, Вивьен, было тогда только семнадцать, она закончила школу и приехала жить к ним — других родственников у нее не было. А здесь места много, да и тетя Милли ей обрадовалась. Ты же видишь, ферма расположена в довольно-таки уединенном месте, и тете Милли частенько становилось одиноко, особенно поначалу. А тут рядом была бы родная душа, к тому же тетя Милли в то время была беременна.
— Как я понимаю, Дэвидом?
Люси кивнула. В кухне было тепло, но ее по-прежнему лихорадило, и дрожь никак не унималась.
— Дэвид родился летом. Роды были тяжелыми — тетю Милли отвезли в больницу, где он и появился на свет. Она чуть не умерла во время родов — потому-то у них больше и не было детей. Она выглядит такой здоровой и сильной, правда? Можно подумать, что тете Милли рожать детей все равно что орешки щелкать, да? Но врачи предупредили, что рожать ей больше нельзя: в другой раз она могла бы и не выкарабкаться. Они с дядей Уильямом очень расстроились, но что поделаешь? Дядя Уильям был тогда один на ферме с Вивьен, страшно переживал из-за жены и ребенка и…
Она запнулась, и Джеймс насмешливо сдвинул брови.
— Так вот какое оправдание вы нашли для его поступка? Тревогу о жене?
Люси бросила на мужа сердитый взгляд.
— Об этом у нас даже не заходило речи. Просто дядя Уильям сказал, что ему ужасно жаль и он не может объяснить, почему это произошло. Сказал, что ему нет оправданий и умолял простить, убеждая, что такое никогда больше не повторится. К тому же они были близки всего лишь раз.
— Только раз? — повторил Джеймс. — Это он так сказал? И она ему поверила?
— Не знаю, поверила ли в первый момент, потому что очень расстроилась и сердилась на них обоих. Но когда поговорила со своим врачом… Конечно, ему уже было обо всем известно — он наблюдал и ее сестру тоже. Как младший врач он ездил по вызовам, потому что старый доктор принимал только тех, кто приходил к нему сам. Тогда этому Доктору было около тридцати, потом он переехал в Америку и сейчас работает в Ньюс — Йорке. Так вот, врач этот был очень умным и весьма прогрессивным для своего времени, к тому же хорошим психологом и вообще человеком мыслящим. Он сумел убедить тетю, что такие вещи случаются гораздо чаще, чем принято считать…
— Что ж, под этим я могу подписаться, — ледяным тоном произнес Джеймс. — Моя жена и мой лучший друг, твой дядя и сестра его жены. Да, такие вещи происходят сплошь и рядом. Но от этого они не становятся менее ужасными.
Люси посмотрела на суровое лицо Джеймса и подумала, что глубокое презрение мужа к ее дяде отчасти обусловлено событиями его собственной жизни — предательством жены и всем, что за ним последовало.
Джеймс с таким сарказмом говорил о гордости — той гордости, которая заставила ее семью отчаянно скрывать правду, гордости, которая принесла столько горя ей и Дэвиду, полюбивших друг друга, не зная,
