неформал? Длинные спутанные, колючей проволокой торчащие в разные стороны волосы, странные круглые очки, вечно распахнутый в ехидной улыбке рот, пятна на любой одежде, начиная от пиджака и заканчивая майками, темпераментная жестикуляция в лучших итальянских традициях, вечные смешки и шутки – такого типуса воспринимать серьезно? Никогда! И это притом, что Оспешинский обладал незаурядным Даром, да и на недостаток опыта, слава богу, жаловаться не имел оснований. Вид студента переростка был обманчив, на чем погорел не один матерый ментал.
На самом деле Виктору Евгеньевичу перевалило за семьдесят, что впрочем, по меркам ашеров не считалось преклонным возрастом. Продолжительность жизни зависела в основном от способностей измененного, конечно, помимо таких заурядных вещей, как козни врагов, стихийные бедствия, огнестрельное, холодное и прочее оружие. Фактически каждый ашер коптил белый свет столь долго, сколь позволяли возможности и обстоятельства, а отнюдь не болезни и естественный для прочих стремительный процесс старения. Обладателю могучего Дара смерть по естественным причинам не грозила, по крайней мере, в течение нескольких сотен лет. На эпитет 'пожилой' ведун мог претендовать, оттоптав тройку, а то и пяток веков по грешной земле. Оспешинскому и по объективным, и тем более по субъективным мотивам претендовать на почтительное обращение было рановато. В отличие, например, от Воронина, который, по непроверенным слухам, застал еще эпоху Петра Алексеевича. Да и выглядел солиднее, чем чопорный английский аристократ. Или, не побоимся сравнения, дворецкий чопорного английского аристократа. Вот к кому на 'Вы' обращаться было также естественно, как дышать.
Виктора проявления всеобщей фамильярности ничуть не трогали, и он с удовольствием откликался и на Витю, и на Витьку, и даже на Витька. И лишь на имя вкупе с отчеством реагировал не слишком благосклонно – морщил нос и недовольно хмыкал. Роль объекта для шуток Оспешинского вполне устраивала, он и очки-то носил для форса, чтобы выглядеть более экстравагантно и смешно.
Поначалу, едва познакомившись, Вика пробовала ему 'выкать', но довольно быстро скатилась к запанибратским обращениям. По-иному не получалось.
Оспешинский поправил очки на переносице и трагическим утробным голосом сообщил:
– Я сейчас язык тому, у кого он без костей…- и продемонстрировал сжатыми кулаками откручивающее движение.
– Боюсь, боюсь!…- улыбнулась Вика, но на душе похолодело. Пошутил Виктор плоско, без обычного полета фантазии и изысков, да и ауры у обоих стражей отливали темными тонами. Что-то стряслось.
– Проходи, располагайся,- пригласил Вику в беседку Воронин. – Чай, кофе, сок?
– Апельсиновый, – машинально пробормотала Вика и уселась за стол. На потемневшую от времени деревянную скамеечку. Преодолев мимолетное желание растечься сгущенным молоком по комфортабельному креслу-качалке. Кажется, не время расслабляться.
Перед ней возник высокий стеклянный бокал с ярко-оранжевым напитком. Отпив глоток, Вика едва не поперхнулась – сок не лез в горло.
– Что произошло?
– Кацман пропал.
– Как пропал, что значит пропал?!
– Вот так, бесследно.
– Я не понимаю…
– Подожди, сейчас Борис с Яной подъедут, тогда все по порядку расскажу, чтобы по нескольку раз не повторяться. Они, кстати, будут минут через пять, не больше.
Воронин и Виктор вышли из беседки, а Вика в легком ошеломлении откинулась на спинку скамейки. За недолгое пребывание в страже домена она еще не сталкивалась с серьезными происшествиями, а тут сразу эдакое – исчез ближайший сподвижник Магистра. Правая рука главы домена, если за левую принимать Воронина. Ведун, способный наделать отбивных из доброй дюжины матерых менталов. К тому же чрезвычайно осторожный и понюхавший пороха в таких передрягах, что хватило бы на лейб-гвардейский батальон гусар. Или эскадрон, что там у них.
Это надо было переварить.
Ожидание действительно не затянулось. Послушался шум подъезжающего автомобиля, хлопанье дверей и разноголосое бормотание. В беседку микроскопическим ураганом – с учетом невысокого роста и субтильного телосложения – ворвалась Яна Шевченко, а за ней вошли ее супруг Борис и Оспешинский. Если рыжеволосая красотка Яна по темпераменту не уступала лучшим итальянским образцам, то тихий и немногословный Борис скорее относился к флегматикам. У него имелось даже дружеское прозвище – Эстонец. Невзирая на вполне рязанскую физиономию.
Избитая истина не лгала, противоположности притягиваются. И Яна с Борисом составляли прекрасную пару. Как в профессиональном, так и матримониальном плане. Узы Гименея совсем не мешали им являться практически идеальными напарниками.
Последним вернулся Воронин и легким движением руки накинул на беседку Темный Полог. Вика вздохнула от зависти. Поставить Полог у Воронина получилось настолько естественно и просто, а она не то что создать, но и удержать чужой способна через раз. Природу Полога она представляла хорошо (спасибо Вольфу, просветил в свое время). Не заклинание, вроде порчи, не заговор, типа отвода глаз, а своеобразный энергетический барьер. Не слишком сложный, но требующий громадного приложения силы. Требуется голая мощь, но в таких количествах, что… думать страшно. Для Морозовой создание Полога представлялось чем-то сродни поднятию штанги; ей – хилой женщине – и от земли не оторвать. Хотя Вольф говорил, что здесь важна не только голая Сила, но и, как в любом тонком искусстве, техника. И с опытом она непременно научится, способности позволят. Но пока… оставалось лишь вздыхать от зависти.
Темный Полог использовался из соображений секретности, поскольку был почти абсолютно непроницаем. Теперь никто не мог услышать, о чем совещаются стражи Сибирского домена, собравшиеся в полном составе. Включая специализированные органы, снабженные самой современной и хитрой электронной аппаратурой. Приборы, окажись они в непосредственной близости, фиксировали бы лишь помехи и шум.
– Ого! У нас крупные неприятности!- обрадовано воскликнула Яна, тряхнув огненной гривой.- Кстати, а у кого это Зов такой мерзкий получается. Меня чуть на кровати не подбросило. Мурашки до сих пор по коже бегают.
В подтверждение своих слов мадам Шевченко продемонстрировала присутствующим оголенные до локтей руки. Надо признать, красивые и, в некоторой степени, элегантные, но без мурашек. О чем не преминул ядовито сообщить Виктор.
– Не вижу! Мурашки, они же гусиная кожа, они же сыпь, не наблюдаются… А Зов я посылал.
– Я знала! Больше некому, только у тебя, старого развратника, такой извращенный способ отрывать людей от приятного времяпрепровождения. К твоему сведению, недальновидный ты человек, мурашки у меня были внутренние! Боря, подтверди!
Супруг не подтвердил, но и не опроверг, просто раздвинул губы в мягкой улыбке.
– Твои стрелы пролетели мимо. Измененного, или, если угодно, ашера, едва ли можно рассматривать как представителя рода человеческого. А я все-таки ашер, – в карикатурном порыве гордости вскинул голову Оспешинский.
– Ты не ашер, и не человек, ты – ходячий цирк-шапито, – посетовала Яна. – И еще расист недоделанный!
– Это почему?!- возмутился Виктор.
– Только расист способен кичиться своей уникальностью, возомнив себя невесть кем и забывая, что он – обыкновенный Homo Sapiens. По крайней мере, биологически…
– Вот именно, биологически! Точнее физиологически. И не мне объяснять некоторым, что от нормалов…
– Довольно.- Воронину надоело слушать шутливое препирательство коллег, и он решил пресечь неконструктивное общение, которое обычно затягивалось надолго и часто скатывалось к описанию личных недостатков.- Этот старый спор продолжите в другое время и, надеюсь, в другом месте. Мы здесь собрались не для того, чтобы набившие оскомину темы развивать.
Рыжеволосая ведьма виновато потупилась, а Оспешинский развел руками, не я, мол, затеял, извините, шеф.
