невероятная интуиция (вернее, одна из ее ипостасей – чувство опасности) ударила по нервам главным калибром. Ударила столь мощно, что Селин едва не подпрыгнул, пробив макушкой потолок машины. Или подпрыгнул, но не заметил, удачно миновав металлические плоскости авто.
Выпроставшись из зева 'Фольксвагена', Никита выронил конфеты на землю, утрамбованную колесами машин до асфальтной плотности, вцепился руками в дверь и завертел головой. Метрах в десяти справа заметил смутно знакомое туманное марево, потянулся за пистолетом, по-прежнему покоящимся сзади за ремнем, дабы применить оружие по назначению, но благородный порыв пропал втуне. До 'Макара' Никита дотянулся, выдернул его из-за ремня и навел в сторону туманного марева, но выстрелить не смог. Откровенно говоря, и не пытался, и рычажок предохранителя не двигал – просто осознал, что пистолет не заряжен. Все патроны он израсходовал на упырей в сквере, а запасную обойму взять не догадался. Активизированный выбросом адреналина мозг Селина мгновенно породил пару десятков ярких и сочных выражений для описания собственных слабоумия и непредусмотрительности. Однако произнести их вслух возможности не представилось. И вообще, времени для рефлексии и самобичевания противники не дали. Самым наглым и противоестественным образом.
Одно из растущих вдоль дворового проезда черемуховых деревьев неожиданно накренилось, что в условиях полного безветрия выглядело совершенно дико, и хлестнуло ветвями по Никите. Вернее, по тому месту, где он мгновение назад стоял, поскольку Селин успел среагировать и отпрыгнуть в сторону. От удара на крыше автомобиля образовались явственно различимые царапины, а кое-где – даже вмятины. Не отскочи Никита вовремя, дерево вполне могло ему голову снести.
Черемуха вновь наклонилась и хлестанула ветвями по 'Фольксвагену', в каких-то считанных сантиметрах от лица, просто не дотянувшись до цели, и замерла, угрожающе раскачивая ветвями. Селин забежал за машину и, перемахнув через небольшую оградку, остановился на газоне – подальше от буйной черемухи и знакомого туманного марева. Остановился не по своей воле – будь такая возможность, он бы удирал, покуда силы есть. Но возможности сбежать его лишили. Едва чеботы после прыжка через ограждение соприкоснулись с газоном, как что-то в них вцепилось. Показалось, что он угодил прямиком в липкую грязь, а то и в болото. Однако ноги увязли не в болоте – туфли плотно обвила трава. Это уже стало походить на полный бред. Селин пару раз дернулся, но ноги застряли в зеленом капкане прочно. Рвать коварную траву было страшновато (а вдруг и в руки вцепится?), на нервы действовало дрожание туманного марева, поэтому Никита собрался орать что есть мочи и звать на помощь Оспешинского. Набрал полную грудь воздуха и… остекленел, словно футболист, застигнутый врасплох внезапным ударом… под дых. Его разум снова атаковали Чужие.
'Все признаки налицо: дыхание перехватило, ноги подкашиваются, в глазах темнеет, а время замедляется', – отстранено подумал Никита. Страх, на удивление, не возник, паника его не охватила, наоборот, начинала просыпаться спасительная злость на надоевших 'балахонов'. Видимо, сказалась практика частых контактов с Детьми Земли, и слияние разумов с Алниором. Порции злости накапливались, складировались и перетапливались в незамутненную чистую ярость где-то в глубинах его 'Я', а в целом Селин был хладнокровен и спокоен. Почти спокоен. Концентрируя ярость, Никита даже изыскал возможность, чтобы покопаться в осколках памяти Алниора, и извлек из нее информацию о том, что фокусы с деревьями и прочими растениями – это подчерк так называемых Ведающих Горной Ветви.
Ярость достигла апогея, той критической массы, которая грозила взорваться сверхновой в любой момент. И взорвалась, выжигая сковавшие разум Никиты незримые путы. Остаточную энергию 'взрыва' Селин привычно направил на источник ментального давления. И сразу же почувствовал облегчение. Вернулась способность дышать, в глазах прояснилось. И даже – о, чудо! – зеленый капкан разжал свои челюсти. Стебли травы больше не оплетали туфли. На радостях Никита забыл о том, что собирался звать на помощь, и едва ощутив, что ноги никто не держит, одним прыжком сиганул за пределы коварного газона – под прикрытие автомобиля. Спрятавшись за 'Фольксвагеном', недоуменно воззрился на пистолет в руке – словно не понимая, зачем он тискает бесполезную железяку. Недоумение рассеялось тут же – после очередного удара черемухи по крыше автомобиля. И дышать опять стало трудновато.
– Я же тебя отоварил, гад! – процедил Никита, с трудом проталкивая слова из глотки, а затем сообразил.- 'Или вас там целая толпа черноглазиков?'. Поколебавшись мгновение, и чувствуя, что вот-вот опять навалится тяжесть и померкнет свет, вскочил из последних сил рванул в направлении дрожащего туманного марева. Рванул, издав полузадушенный крик:
– А-а-а! Убью!
Почему-то сразу стало легче.
Увернувшись от хлестнувшей пустоту черемухи, Селин швырнул пистолет, словно заурядный камень, в туманное марево, уже различая в нем несколько размытых фигур, и вдогонку врезал по силуэтам остатками ярости.
Отпустило окончательно. Дышать полной грудью – какое счастье! Не отвлекаясь на выражения ликования (хотя подмывало издать троекратное ура и подбросить в воздух чепчики), Никита подхватил из земли обломок кирпича – не кидаться же на черноглазых магов с пустыми руками – и подбежал к группе тополей, где под сенью одного из деревьев дрожало туманное марево. Впрочем, уже не такое и туманное. Пока Селин трусил к тополям, зрение внезапно прояснилось, марево исчезло, и буквально в паре десятков метров обнаружились четыре знакомых фигуры в балахонах. Две из них находились в вертикальном положении, а еще две – к вящей радости Никиты – в горизонтальном. И они явно не отдохнуть прилегли. А, как пить дать, копыта (или что там у них в место ног) отбросили после ответного удара. Хлипкая раса, чуть по ним врежешь силой ярости, они – с копыт долой.
'Это же надо – двух уконтрапупил!',- походя возгордился собой Селин. Однако двое 'балахонов' выглядели вполне дееспособными и дружелюбно зыркали черными глазищами на приближающегося человека. Пришлось атаковать. Два валяющихся на земле тела Чужих и обломок кирпича в руке придавали Никите уверенность. Правда, настораживали окружающие ребят деревья – ну, как начнут махать ветвями, – поэтому Селин обогнул попавшийся на пути тополь с опаской, ожидая любой подлости со стороны дерева и приготовившись увертываться и отскакивать от ударов. Но тополь повел себя куда приличнее безумной черемухи, не попытался хлестнуть ветвями и даже не замахнулся. Выскочив из-за тополя, Никита оказался нос к носу (хотя разве у этих гавриков нос – щель какая-то, смех один) с 'балахонами'. Ближний маг взмахнул пятипалой клешней, направляя ее на человека. Чувство опасности взревело разбуженным посреди зимы медведем. Не дожидаясь наступления эффекта от очередного подарочка Детей Земли, Селин, практически одновременно с движением длани мага, швырнул импровизированное орудие пролетариата в морду размахавшегося клешнями товарища, целя под капюшон – в район носовой щели. Попал. Почти точно.
Обломок кирпича угодил чуть выше упомянутой щели. Раздался негромкий хруст, и любитель помахать клешнями, опрокинулся навзничь. По спине Селина пробежал холодок, а незримый ветер взлохматил волосы…
Есть такое расхожее выражение – 'потрохами прочувствовал'. Иногда – печенкой, селезенкой или… другими органами. И Никита вышеупомянутыми органами, включая 'другие', прочувствовал, что избежал чего-то ужасного, неодолимого.
'Это удачно я кирпичом гада угостил', – восхитился собой Селин. – 'И вовремя'. Не мешкая, он бросился к обломку кирпича, дабы повторить трюк с поражением мишени в балахоне импровизированным орудием пролетариата, но не преуспел. Вернее, не успел.
Последний оставшийся в вертикальном положении Сын Земли дернул навстречу пятипалой граблей, и… земля, вырвавшись из-под ног, совершила странное сальто-мортале. А потом со всей планетарной дури приложила Никиту об себя, как утверждают ученые, круглую и… как выяснилось, твердую.
Дыхание вышибло напрочь. Словно лошадь копытом в живот лягнула. Насколько сильно лягаются лошади, Селин не ведал, но примерно представлял. Когда-то в юности, катаясь на лыжах с горки, налетел на дерево – ощущения были вполне сопоставимы. И имелись смутные подозрения, что удар лошадиным копытом примерно из той же серии. Никита, вообще, обратил внимание, что каждая встреча с черноглазыми магами для него ознаменовывается проблемами с дыханием. Как и на этот раз.
Впрочем, ему было не до сравнений. Мало того, что он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, так еще в глазах в который уже раз стало темнеть, и навалилась чудовищная слабость. Настолько привычный анамнез, что работай легкие в нормальном режиме, Селин бы посмеялся над завидным постоянством
