Белые в последнюю неделю что-то оживились. Даже по ночам не дают покоя: ходят в разведку, делают огневые налеты, изредка атакуют наши позиции. Красноармейцам всю ночь приходится мерзнуть в окопах. Появились обмороженные.
Из разговоров в штабе я понял, что беляки подтягивают свежие силы, готовятся к наступлению против нас и соседних с нами полков, а также у Верхотурья.
Под Верхотурье послали на усиление китайский батальон. Мы очень сожалеем об уходе китайских товарищей. Сердечно прощались с ними, от всей души желали км победы.
С недавних пор у беляков появились два бронепоезда. Теперь мы почти ежедневно наблюдаем поединки бронепоездов. Весь штаб выходит из теплушек, красноармейцы вылезают из окопов посмотреть на это зрелище.
Белые бронепоезда от станции Лая направляются к Нижне-Баранчинскому заводу. Едва высунувшись из леса, открывают огонь по станции Баранча, где стоит наш штаб, и по голой высотке у железной дороги.
Тогда из низинки выходит геройский бронепоезд товарища Быстрова и смело открывает огонь по двум белым поездам. Беляки начинают маневрировать, и мы по дыму из паровозов определяем их место. Наш бронепоезд не ослабляет огня, и вражеские поезда, как ошпаренные, мчатся к Лае.
Но однажды пострадал и красный бронепоезд. Вражеский снаряд угодил в переднюю балластную площадку. Бронепоезд дал задний ход и отошел на станцию под прикрытие полковой батареи. Когда балластную площадку отремонтировали, поезд снова помчался к лесной опушке, где укрылись белые. Мы кричали «ура», махали руками, подбрасывали шапки.
С большой радостью убеждаюсь я в том, что в наших рядах много героев. Только вчера услышал от комбата-2, в какой переплет попал он у Баранчинского завода еще в октябре!
Товарищ Полуяхтов зачем-то зашел в нашу теплушку. Мы попросили его рассказать, как было дело. Комбат долго отнекивался, но потом рассказал.
С группой красноармейцев он ворвался в толпу белых. Силы были неравные. Беляки стреляли и напирали со всех сторон. Особенно неистовствовали два офицера. Дело дошло едва не до рукопашной. Наши пускали в ход наганы. Товарищ Полуяхтов расстрелял два барабана, уложил несколько солдат и обоих офицеров. Но когда стал перезаряжать, барабан заело.
— Ну, а дальше что? — нетерпеливо спрашиваем мы.
— Вот и все, — отвечает товарищ Полуяхтов, лукаво усмехаясь.
— Как же так все?
— Раз мы здесь, а белые на том свете, значит все в порядке…
Так и не рассказал до конца.
Обстановка трудная. Третий день не стихают бои.
На рассвете 28 ноября белые атаковали наших в деревне Малая Лая. Против 2-го батальона и 9-й роты полка «Красных орлов» под сильным артиллерийским прикрытием наступали два пехотных полка, да еще два бронепоезда.
Беляки все время пытались окружить наших. Но красноармейцы дрались ожесточенно и храбро. Огнем из винтовок и пулеметов скосили две белогвардейские цепи. Третьей удалось все же ворваться в окопы. «Красные орлы» многократно поднимались в контратаку, чтобы удержать Малую Лаю. Не удалось. Пришлось ее оставить. 6-я и 9-я роты попали в окружение, однако вырвались, сохранив все оружие. Опять показал себя храбрецом комбат Полуяхтов.
Ночь с 29-го на 30-е прошла тихо. А утром, едва рассвело, белые нежданно-негаданно появились с тыла у самой Баранчинской станции и в упор открыли огонь по нашему полевому штабу. В это же время разгорелась стрельба у Нижне-Баранчинского завода.
Нас была небольшая группа, и мы нерешительно толпились у вокзала, кое-как отстреливаясь от наседавшей пехоты белых.
Вдруг дверь командирской теплушки распахнулась и мы увидели товарища Ослоповского. С минуту он стоял, широко расставив ноги, потом бросился к нам.
— Что вы тут?.. Вперед! За мной!
Мы воспрянули духом и с дружным «ура» устремились за своим командиром.
Белые ударили из легких пулеметов «льюисов». Но пули свистели над нашими головами: белогвардейские пулеметчики не на шутку струхнули и стреляли не целясь. Мы сразу же сообразили, в чем дело, и бросились в штыки.
Белые не выдержали, стали отходить к лесу. Мы едва успевали за своим длинноногим командиром.
Пробежали с полверсты по снежной целине и залегли. Дальше бежать невмоготу. Завязалась перестрелка.
Между нами и белыми шагов двести. Я нашел пенек и стал стрелять на выбор с упора. Видел, как попал в одного. Вероятно, тяжело ранил. Он полежал минут десять и пополз к своим.
Перестрелка продолжалась больше часа. Потом белые скрылись в лесу.
А бой за Нижне-Баранчинский завод не утихал. Я не хотел оставаться в штабе и отправился в роты, которые оборонялись на окраине завода.
До обеда наши дела шли неплохо. Как только противник поднимался в атаку, мы усиливали огонь, и уцелевшие беляки, бросая убитых и раненых, откатывались обратно в лес. Так повторялось несколько раз. Напрасно офицеры, размахивая револьверами и шашками, гнали солдат в наступление: ничего из этого не получалось.
Но когда стемнело, белогвардейцы, пользуясь поддержкой своих бронепоездов, захватили высоту неподалеку от станции. О той высоте часто говорили командиры на совещаниях: «От нее многое зависит». Теперь мы были у белых как на ладони. Они взяли наши роты под обстрел с фланга и опять попытались обойти полк. Но не там, где мы дали им отпор утром, а глубже — через железную дорогу между Кушвой и Баранчинской. Чуть-чуть не перехватили и большак Кушва — Нижне-Баранчинский завод. Если бы им это удалось, мы оказались бы в сплошном кольце.
Однако и без того наше положение было очень плохим. Прорываться из окружения нелегко. И кто знает, как сложилась бы судьба «красных орлов», если бы на помощь не подоспел наш старый верный друг — Путиловский кавалерийский полк. Спасибо также пехотинцам из резерва, которые пришли на выручку со стороны Кушвы.
Нас едва не постигла большая беда — чуть не потеряли полковое Красное Знамя. Дело было так.
Штабные теплушки двигались с Баранчи на Гороблагодатскую. Белые подошли к самому полотну железной дороги. Яша Овсянников, спрятав под рубашкой Знамя, отстреливался из дверей вагона, бросал под насыпь гранаты. Но какой-то гад выстрелом из винтовки попал Якову в грудь. Тот упал у самой двери и чудом не вывалился из теплушки. Обливаясь кровью, почти в бессознательном состоянии, он отполз в сторону. Ему пособил лежавший тут же рядом тяжело раненный командир 1-го батальона товарищ Баженов.
Сейчас мы стоим на станции Гороблагодатекой. Стрельба со всех сторон: от Баранчи, от Кушвы и за Кушвой.
Рассвело. Холод пробирает до костей. Мороз больше двадцати пяти градусов. Вторые сутки не могу согреться. Пишу на вокзале. Но и здесь не теплее, чем на улице. Едва держу в руках карандаш.
Со вчерашнего утра ничего не ели. Провианта нет и не обещают.
Сейчас около 12 часов ночи. Но никому не до сна.
Товарищ Ослоповский назначен начальником Кушвинскрго боевого участка. Он бьется над тем, чтобы организовать отход собравшихся здесь частей 29-й дивизии.
4-му Уральскому, Стальному Путиловскому кавалерийскому и нашему полкам приказано приготовиться к отходу на станцию Азиатскую.
У нас полком командует временно товарищ Кобяков. Чтобы задержать белых, он приказал батальонам занять высотки, расчистить от снега окопы, выставить заставы и полевые караулы. Разведка ведется в сторону Верхне — и Нижне-Баранчинских заводов.
