Моя мать еще в начале века связалась с Якунчиковой и при ее консультации организовала в Бучалках кустарную мастерскую. Она очень увлеклась этим делом, видя, с каким рвением крестьянки вышивают, с какой радостью получают деньги за работу. Мы, ее дети, ходили в одежде с вышивками. А сама она за свои труды не получала ни копейки.
Бучалки были очень большим селом, с несколькими, расходящимися в разные стороны слободами. На слободе Поповке стояли дома духовенства, а также избы потомков дворовых слуг, там же находились школа, почта, церковь, там же устроили кустарную мастерскую. Заведующей стала некая Валентина Александровна; она выдавала крестьянкам полотно и нитки, принимала у них работу, платила деньги и отправляла посылки в дом на Леонтьевском переулке
И еще у нее было важное и ответственное дело: воспитание подрастающих собственных детей. В Бучалках в 1900 г. родилась дочь Александра, в 1901-м сын Владимир, в Епифани в 1904-м родилась дочь Софья, в Москве в 1906-м дочь Евгения; в 1909 г. 1 марта по старому стилю родился я. Особенно много хлопот моей матери доставалось из-за меня. Я родился вскоре после смерти сестры Женечки, и мать видела во мне свое утешение. Я рос хилым, худым, капризным, постоянно болел, и мать много ночей проводила без сна, склонившись над моей кроваткой. Когда мне было года полтора, я заболел особенно тяжело. Молодой врач Сухановской больницы Константин Ипполитович Никольский лечил мой желудок, а я пылал жаром и с каждым днем слабел. Из Орловки приехала тетушка Евгения Павловна Писарева. Она осталась у нас жить, чтобы помогать моей матери, а своей племяннице, и всячески поддерживала ее дух. Она увидела, что ребенок умирает и настояла, чтобы послали в Епифань за старым земским врачом Забелиным. Явившись, он тотчас потребовал чайную ложку, чтобы осмотреть мое горло. Мать стала протестовать, говоря, что ребенок и так слаб, зачем его мучить. Забелин ей твердо ответил, что у него есть правило: всегда начинать осмотр ребенка с осмотра горла. Кое-как он засунул ложку ко мне в рот, нагнулся, заглянул в горло, выпрямился и сказал: «Сильнейший дифтерит!» Тотчас же поскакал верховой в Епифань за сывороткой. Вскоре я выздоровел, иначе говоря — уцелел.
Заканчивая главу, хочу отметить характерную черту моих родителей: все, что они делали, вся их энергичная деятельность — шло другим, для благополучия рода Голицыных, для благополучия крестьян Епифанского уезда, для своих детей — и почти ничего для себя лично. Отец был удивительным, с точки зрения нынешних нравов, бессребреником.
Глава четвертая Наша семья в Бучалках до Германской войны
1
Покойный Сергей Николаевич Дурылин, бывший священник, а затем театральный критик и доктор искусствоведческих наук, который ко мне очень хорошо относился, однажды показал мне любопытную папку. Он собрал материалы о нянях знаменитых людей. Пушкинская няня всем известна, но няни были у многих деятелей искусства прошлого. В детстве няни оказывали на них самое благотворное влияние. У Гончарова и у Чайковского было даже по две няни.
Они — верные, любящие своих питомцев порой крепче, нежели их любили родители, являлись неотъемлемой принадлежностью каждой более или менее состоятельной семьи. Служили когда-то в дворянских семьях няни крепостные, потом бывшие крепостные, потом почему-либо не вышедшие замуж, привязавшиеся к барским детям и жившие в семьях десятками лет. После революции няни постоянно оставались с бывшими своими господами на правах любимых и уважаемых членов семьи и делили вместе со всеми невзгоды и радости. Случалось, когда родителей арестовывали, детей воспитывала няня, становившаяся главой семьи или до возвращения узников, или до тех пор, пока воспитанники не вырастали. Сейчас таких нянь больше нет, они просто вымерли. Не могу не упомянуть няню Светланы Сталиной. Я хорошо знал ее до того, как она поступила в семью вождя. Эта няня ухаживала за детьми моей троюродной сестры Ульяны Михайловны Самариной, урожденной Осоргиной. В своих воспоминаниях Светлана подробно и очень тепло пишет о няне, о ее благотворном на нее влиянии и в детстве, и позднее.
Когда у моих родителей появилась на свет старшая дочь Лина, ее взялась пестовать няня Лопухиных. Но она была стара и потому вскоре устроилась в богадельню.
В Бучальском [Так у автора и именно так, вопреки правилам орфографии, говорят до сих пор в этих местах (прим. Е. М. Перцовой).] доме появилась Ольга Ивановна Губарева, из мещанок города Волоколамска. Раньше она служила у известных капиталистов, немцев Вогау, но там была не няней, а бонной. Между этими двумя должностями разница существенная. Бонна, с точки зрения господ, лишь особа, которая обязана следить за детьми, и за это она получала жалованье. Никакой близости между господами, господскими детьми и бонной не могло быть. Ольга Ивановна явилась к моим родителям с великолепными рекомендациями, в кружевном чепце, красивом платье, затянутая в корсет. Была она старой девой и девственницей. Вскоре после ее прибытия в Бучалки родился мой старший брат Владимир, к которому она прилепилась всем своим любящим, но отвергнутым равнодушными мужчинами сердцем. На Бучальских харчах она располнела, забросила корсет, сменила чепец на кружевную наколку и стала няней, членом семьи, которую и дети, и мои родители, особенно мать, искренне полюбили.
Родились Соня и Женечка. К этому времени Лина и Владимир больше не пользовались заботами няни, но любили ее по-прежнему горячо. Старших детей надо было начинать учить. В доме, сменяя одна другую, стали жить гувернантки-француженки. Наконец в 1907 г. появилась воспитательница русская — Александра Николаевна Россет (1870-1943).
Ее дед был одним из братьев известной Александры Осиповны
Смирновой-Россет, а ее отец прокутил все свое состояние, когда она была еще девочкой. Ее взяла под
