Так вот, дедушка говорил, что настоящий аристократ никогда не стал бы из-за такого пустяка звонить лакею, а просто нагнулся бы и поднял платок.
В дедушке не было ни на копейку чванливости, столь характерной и для тогдашних выскочек и для современных «главнюков»
Дедушка окончил естественный факультет Московского университета. К его службе, к его карьере, увлечение ботаникой не имело никакого отношения. Ботаника была его хобби. Он оставил после себя научные труды, две брошюрки — «Особенности флоры Епифанского уезда Тульской губернии» и «О распространении одного редкого вида ромашки в Звенигородском уезде Московской губернии», и ряд очерков о старой Москве. Благодаря этим двум брошюркам, в 1922 г. дедушка стал членом КУБУ (Комиссии по улучшению быта ученых), правда, третьей категории (из четырех), и года два-три получал хороший паек.
Службу он начал в Москве в канцелярии Московского генерал-губернатора князя В.А.Долгорукова и, постоянно продвигаясь вперед, стал при нем вице-губернатором, затем губернатором, отвечая за дела в Московской губернии. Но тут его карьера оборвалась. Долгоруков скончался, и генерал-губернатором стал великий князь Сергей Александрович, младший брат царя Александра III.
Некоторое время они служили вместе, и постепенно их отношения охлаждались. Наверное, недалекому великому князю претили независимость и острый ум деда, ему нашептывали на деда льстецы. И однажды чиновник принес деду царский рескрипт, в котором тот назначался Полтавским губернатором.
Деда взорвало. Он, — любивший Москву, считавший себя москвичом, и вдруг должен уезжать в Полтаву, его даже не спросили — хочет ли он покидать Москву. Он собрался тут же подавать в отставку. Брат Александр Михайлович насилу его уговорил не поступать столь демонстративно. И дедушка, сказавшись больным, к великому удовольствию бабушки уехал с нею за границу на какие-то воды. Два года он тянул, числился Полтавским губернатором, в Полтаву не ехал, наконец подал в отставку.
Живя в Москве, он развернул кипучую деятельность, сблизился с самыми видными и культурными представителями московского купечества — с Третьяковым, Солдатенковым, Якунчиковым, Вишняковым, участвовал в различных обществах, способствовавших улучшению жизни и просвещению москвичей, время от времени подставлял ножку московским администраторам и тому же великому князю. Он был председателем обществ — «Друзей Малого театра» и «Друзей Политехнического музея». О втором обществе ничего не могу сказать, а вот для Малого театра он сделал немало — боролся с театральной администрацией за русский репертуар, всячески защищал А.Н.Островского, с которым был близок, защищал талантливых актеров и актрис, которых затирали, Садовские Пров Михайлович и Михаил Прович были его друзьями. В старости дедушка любил рассказывать о Малом театре, о его постановках, о его актерах. Ведь он видел самого Щепкина. Он рассказывал о тех же Садовских, о Ленском, Южине, Федотовой; Яблочкину называл просто Сашенькой. Уже в 1920-х гг. к дедушке приходили: артистка Малого театра Турчанинова и артист Художественного — Вишневский. В те же годы были напечатаны его «Воспоминания о Малом театре». Но эти воспоминания — малая часть тех живых и интересных устных рассказов, которые мы — внуки, слушали, развесив уши.
Запомнилось такое.
Дедушка хорошо знал Горбунова, который как артист Малого театра не сумел достичь особых успехов и перевелся в Петербург в Александровский театр. Зато он прославился как замечательный рассказчик, автор устных сценок и анекдотов. Его постоянно приглашали в дома разных лиц, в том числе и высокопоставленных, где он забавлял своих слушателей. Позвали его и во дворец к царю Александру II. Царь слушал, слушал, а потом спросил Горбунова:
— А про меня ты что рассказываешь?
Горбунов очень испугался, стал отнекиваться.
— Врешь! — сказал царь. — Расскажи, ничего тебе не будет.
И Горбунов решился.
Как известно, членами Государственного Совета являлись почтенные старцы, которые уже не могли принести пользы на служебном поприще.
— Однажды, — говорил Горбунов, — в ожидании царя они сидели в удобных креслах. Царь задерживался, они дремали. Вдруг вошел флигель-адъютант и громко крикнул:
— Государь идет!
Царь вошел, повел носом и сказал:
— Открыть форточки!
Александр II, очень довольный, подарил Горбунову перстень.
А вот, куда театральные, да и прочие историки Москвы, Третьяковской галереи не заглядывали, так это в дедушкин дневник, который он вел всю жизнь, начиная с 18 лет, и последнюю запись в нем сделал накануне своей кончины. Тридцать один том, по 500 страниц каждый, исписал дедушка! Из них, предпоследний том — германская война и первые два года революции — пропал, последний том — 1919- 1932 гг. — хранится у моего племянника Иллариона, а остальные 29 находятся в рукописном отделе Ленинской библиотеки
Писал дедушка свой дневник так: поперек его жилета на серебряной цепочке всегда висел тоненький карандашик, а под левой манжеткой были спрятаны узкие ленточки слоновой бумаги. Целый день дедушка разъезжал, заседал, беседовал, слушал молебны, обедал в ресторанах, смотрел очередную пьесу, а в свободные промежутки времени доставал одну из ленточек, набрасывал на нее «тезисы» и перекладывал ее под правую манжету.
Вставал он всю жизнь в семь утра, шел в свой кабинет, раскладывал на столе написанные накануне ленточки, и заносил в толстенный том самую суть этих записей. Ручек у него было по числу дней в месяце; они хранились в особом серебряном стаканчике. Тридцать первая ручка употреблялась лишь семь раз в году и была неудобная, чересчур толстая. Почерк у дедушки был особенный, с завитками и очень неразборчивый, к нему требовалось привыкнуть.
Я рассказал Ираклию Андроникову об этом дневнике. Подумав немного, он ответил: «Оставим его историкам XXI века». Наверное, он был прав.
