Птичьи права

Вода живая в гору потекла.
Воскресший Бог был так весом и плотен,
Что иногда казался просто плотью.

Посередине моря островок.
Рай в шалаше и тень цветного зонта,
И каждый румб изучен назубок
По замкнутому кругу горизонта.
Шалаш вначале, после теремок,
И благоденствие, и крепкий сон там.
Иной раз чайка близко подойдет,
В глаза посмотрит, снова отойдет.

Так вот он, перелетный центр мира,
Живой, неуловимый, словно ртуть,
Находка для любого в мире тира
С горько-соленой выходкой во рту,
В полете из прозрачного пунктира
Крылом следы сметает на лету,
Над белой пеной кружится, зевая,
В иголку нитку иногда вдевая.
Осенняя прогулка тяжела,
Осенние фонтаны ослабели,
Прямее стали стороны угла,
Прохладней стали простыни постели,
Пристроившись на краешке стола,
Господь гостит, бывает, по неделе,
Тетрадку легким жестом развернет,
Поморщится, нахмурится, вернет.

А если б никогда не ошибался,
Я тоже был бы бесконечно прав,
Блаженно улыбаясь, ошивался
В тени успокоительных дубрав,
И допевал кусок чужого вальса,
Уютно в плечи голову вобрав.
Вот так увидишь любящие лица,
И хочется сквозь землю провалиться.

Когда-то где-то допустил просчет.
(О чем тогда синели иммортели?)
Уж не тогда ль, когда я был не в счет?
(Прохладней стали простыни постели.)
А может быть, меня не то влечет?
(Господь гостит, бывает, по неделе.)
Осенний лед крошится под звездой,
И темной заливается водой.
О, тяжесть понимающего взгляда,
Серьезного, как смертный приговор.
Казалось бы, не так уж много надо:

Да не найдется в мире никого,
Кто к таинству священного обряда
Притянет молчаливый разговор,
Или поддержку в трудные минуты,
Когда у добродетели в плену ты.

Пустеет поприще. Холодный воздух густ.
Я праздную еще одну победу.
И проплывает ложка мимо уст,
Та самая, что хороша к обеду.
Снег выпадет, — со всеми помирюсь,
И, может быть, куда-нибудь поеду.
И светится под дверью полоса,
И режет утомленные глаза.

КОМАРИК

I

Только головы уроним,
Взявшись за руки, как встарь,
Прилетает посторонний,
Одиночка и кустарь.

И, полоской лунной пыли
Воздух нежно теребя,
Нас безжалостно распилит
На меня и на тебя.

II

Он угодил не в глаз, а в бровь,
И с музыкой — в полет.
И вот летает моя кровь,