— Извините, что заставил вас нервничать, — каким-то странным голосом вновь извинился он.
— Да, что вы все прощения просите?! — не выдержав, Саша всплеснула руками. — И почему у меня такое чувство, что я должна начать извиняться?! — она запустила пальцы в волосы, растрепав и без того не идеальную прическу.
У нее было ощущение, что они ходят вокруг, да около и никто не решается затронуть то, что волновало обоих. А Саша даже уловить не могла, чего же они избегают. Словно в туман забралась.
— Извините, — опять выдал Тимофей и развел руками. Улыбнулся грустно и сам взъерошил волосы. — Я не знаю, почему у вас такое чувство, вам передо мной извиняться не за что, — он отвернулся. — Может, все-таки, завтра поговорим, — глухо предложил Тимофей. — Я…, - он замолк и с силой сжал челюсти, Саша видела как напряглись мышцы на его скулах. — Я не особо адекватен для общения, — почти выдавил он из себя, с силой вжав кулак в стол.
Саша так поняла, что это он о своем опьянении говорил.
Даже странно, но Тимофей вел себя вполне адекватно, как для того количества алкоголя, которое, предположительно, выпил. А откладывать на завтра то, что и сегодня понять не могла, переживать и строить домыслы еще и всю ночь…
Ее это не радовало.
— Я ничего не понимаю, — с каким-то отчаянием резко выдохнула она, отвернувшись от него. И уставилась на полку, где стояли модели корабликов в бутылках. — Ничего, — Саша потерла виски, догадавшись, что за осколки валяются на полу. — Почему так сложно просто сказать, что происходит? Я же мысли читать не умею, — тихо проворчала она себе под нос, испытывая досаду.
Тимофей хмыкнул.
— Да, что мне говорить-то? — как-то насмешливо спросил он и встал со стола, отвернувшись к окну, — разве ваша подруга вам еще не все рассказала? — глухо бросил он со странным выражением. — Или вы решили еще что-то узнать? Из первых уст? — почти зло, с обидой спросил он, так и не повернувшись.
А Саша, наоборот, развернулась и уставилась ему в спину. Даже моргнула и улыбнулась. До нее наконец-то дошло, что именно заставляло Тимофея вести себя, будто дикобраз, выставляя иголки и делая все, чтобы отстраниться. Его задели слова Юли. И он обиделся, наверное, посчитав, что Саша все приняла на веру. Хотя сложно было иначе подумать на его месте. Уж она-то знала, как выворачивает наизнанку шлейф пересудов и шепота за спиной. Неужели и напился из-за злости на это? На нее?
Это расстроило Сашу.
— Юля просила перед вами извиниться, ей стыдно, — сказала она, все еще глядя в его напряженную спину.
— Да, пошло оно…, - он махнул головой, отчего нервно стриженные волосы на затылке легли в полном беспорядке. Ей захотелось их пригладить. — Не нужны мне ее извинения. Без них проживу. Как и раньше жил, — Тимофей полуобернулся. — Идите домой, Александра Олеговна, к подруге. Она вас ждет.
Выставлял все-таки. Только вот она пока не готова была уйти.
— А я ведь и не собиралась у вас спрашивать ничего, — ни с того, ни с сего призналась Саша и все же села на стул. — Просто, и правда, волновалась. Да и пить на голодный желудок, не лучший вариант, это я вам, как врач говорю, — протянув руку, она взяла со стола крышку от бутылки и закрыла ту, подозревая, что сейчас он может наорать на нее за вмешательство.
Если Саша и усвоила что-то за годы брака, так то, что мужчины страшно злятся, когда кто-то «лезет в их дела». А стремление напиться к таким делам относилось всегда.
Но Тимофей промолчал, даже не глянул на бутылку, опять ее рассматривал с тем, почти забытым выражением, словно пытаясь понять, кто же перед ним?
— Что, и никаких вопросов не будет? — скривившись, переспросил он. — Не интересно, как Першин докатился до Андреевки?
Саша не обиделась. Почему-то, она видела, что эти вопросы самому Тимофею причиняют боль, что злится он и на себя, и на свое поведение. Обида и злость и не такое людей говорить заставляла.
— Я сплетнями не интересуюсь, — пожала Саша плечами. — Я сужу по человеку исходя из того, что сама о нем знаю и вижу.
— Вы святая, Александра Олеговна? — Тимофей хмыкнул и скривился с явным недоверием. — Или просто говорите то, что я якобы, должен ожидать от вас услышать?
Она слабо улыбнулась.
— Я не знаю, что вы хотите услышать от меня. Я, вообще, иногда сомневаюсь, что в состоянии понять вас. Вам удачно удается беречь свою личность в неприкосновенности от вмешательства извне, Тимофей Борисович, это я еще в университете заметила, — она подперла подбородок ладонью и посмотрела на полку с моделями кораблей. Никогда бы не поверила, что он их собирает, скажи кто. Да и вряд ли, чтоб кто-то знал. — Просто, я знаю какого это — идти по коридору больницы и слышать шепот за своей спиной. Знаю, что чувствуешь, открыв дверь ординаторской и видеть застывшие на полуслове, виноватые лица коллег. Когда точно знаешь — они говорили обо мне, обсуждая, с кем сейчас изменяет мне муж, и сколько денег мы тратим на лечение моего бесплодия. И знаю, что ощущаешь, когда часть людей жалеют тебя, считая, что ты дура, а часть — злорадно улыбаются, едва зайдут за спину, и говорят, что так мне и надо, чтоб много о себе не думала. И сама я виновата во всех проблемах, и небось меня муж чем-то заразил после всех своих любовниц, или, наоборот, что изменяет мне оттого, что я не могу сделать то, что любая другая женщина может — родить ему наследника, — Саша не смотрела на Тимофей, просто говорила слова в воздух.
В какой-то степени, ей тоже был нужен человек, которому это можно сказать не оглядываясь, не боясь потом услышать очередные пересуды за спиной. Этого она и Юле не говорила, того, как ей больно от этого шепота и злословия. Улыбалась и делала перед подругой вид, что ничего не слышит.
— Я не слушаю сплетни, потому что знаю, как мало в них правда, порой, и потом, на собственной шкуре испытала, сколько боли и злобы, обиды они приносят тому, кого обсуждают.
Замолчав она не перевела взгляда, рассматривала модель какого-то парусника, делая вид, что безумно увлечена. А сама ни черта не видела, ни единой детали — глаза застилали слезы, мешая видеть.
Кто сказал, что понимание и смирение уменьшает обиду и боль? Может, просто, у нее был не тот случай, но Саше и сейчас было противно вспоминать это все. И больно. Она тоже злилась, пусть и понимала, что глупо.
— Он не придурок, он сволочь, если так к тебе относился, если допускал такое, — грубо прошептал Тимофей, прервав молчание минуты через две.
Оттолкнувшись от стола, сел прямо на пол. Уперся локтями в колени и придавил губы кулаком.
Саша передернула плечами. Даже не сделала акцента на изменившемся обращении. Ей не хотелось вспоминать Антона, а никак убежать от него не выходило. Все равно призрак его решений и поступков преследовал ее даже здесь и сейчас, с другим мужчиной.
— Не жалей меня, — предупредила она сквозь зубы, просто чтобы не расплакаться. — Я не для жалости это тебе рассказываю.
Тимофей тихо выругался и спрятал лицо в ладони.
— Прости, — совсем другим тоном произнес он. И впервые за вечер она поверила, что он и правда сожалеет и раскаивается в том, что огрызался. — Прав Николай, мне собака не нужна — я сам, как собака. Бешеная. Из-за своей боли и обиды на людей, бросаюсь на каждого, кто ступит на мою территорию. Тебе боль причинил, просто от того, что боялся — и ты отвернешься, поверишь, как все. Прости.
Он поднял голову и посмотрел прямо на нее.
Саша еле сумела раздвинуть губы в слабой улыбке.
— На собаку ты ни капли не похож, — возразила она. — Дик куда милее и не кричит на меня.
Тимофей тоже улыбнулся. Так же вымученно и криво.
— Точно, он куда милей меня, особенно, пьяного, — со стыдом в глазах согласился он и опять прижал кулак ко рту.
В комнате в который раз за этот вечер повисло молчание. Но Саша не прерывала его. Все что могла — она уже сказала. Но и уходить не хотела. Во всяком случае, пока Тимофей не гнал. Им обоим сейчас