— А и не надо. Сам разберусь. Соберем ребят… И будет тебе собака…
— Вот, слушайте, — сказал я и начал читать:
'Привет всем! Прочитайте, пожалуйста, это все до конца. Это не чья-то злая шутка. Это я пишу письмо, я, Март. Я не совсем живой. Вернее, я совсем не живой. Я призрак. Поэтому я не могу сказать эти слова вам в лицо. Вы просто не увидите и не услышите меня. А мне нужно поговорить. Как бы это ни было невероятно, это правда. Я не умер до конца. Потому что у меня осталось незаконченное дело.
Простите меня за тот глупый поступок. Ну, когда я умер. Я не хотел. Но никто не виноват в этом, никто, кроме меня. Пожалуйста, отпустите шофера. Он не виноват в том, что все так случилось. Честное слово, во всем виноват только я. А у него двое маленьких детей. Я прошу, отпустите его. Ему ни к чему сидеть в тюрьме за то, в чем нет его вины.
Мама, это пишу я, это пишу я, и не подумайте, что это просьба того водителя. Он ничего не знает обо мне. Он вообще не знает, что я сейчас прошу за него. Правда, мама, поверь в это, как бы это странно ни показалось. Мне это важно, понимаешь? Важно, чтобы вы сняли обвинения с водителя.
Помните учебники? Это я принес. Я забыл про них. И собаку я принес тоже. Ее зовут Марта. Пускай она поживет у нас, ладно? Это будет как будто моя собака.
Я часто был дома. И у мамы в больнице. Пожалуйста, не волнуйся, мам. Это кажется фантастикой, и мне казалось тоже, но это все так, это случилось. Не грустите сильно, мне вовсе не плохо.
Я не могу сказать, где я сейчас. Вернее, могу, но незачем. Мы все равно не сможем поговорить. Жалко, что это так. Но не надо жалеть меня и скучать по мне.
Я еще вернусь. Я постараюсь.
А вы сделайте так, как я просил.
Пожалуйста.
Март'.
Ну, как? — спросил я. — Не слишком жалостливое?
— Ты — писатель, — пошутил Пальма. — Пойдем, опустим.
Я замялся.
— А… а можно, я сам? В смысле, один…
— Конечно, — кивнула Юлька.
— Вы только не обижайтесь…
— Никто и не думал, Март. Все правильно. Иди один.
И я пошел. Я шел и думал только о письме. Правильно ли я сделал, что написал его. И, может, стоит выбросить его в ближайшую мусорку и кинуться под первую встречную машину.
Нет, не могу. Сначала надо помочь шоферу и его детям.
Я посмотрел на свое письмо. А потом достал из рюкзака ручку и дописал в конце: 'Я вас всех очень люблю'. Потом быстро побежал к подъезду.
Мне снилась какая-то чепуха. Опять 'девятка' и кладбище. А вернее, девятка на кладбище. Короче, я шел навестить свой холмик, и в этот момент меня сбила эта злополучная машина. Тут же приехали врачи на 'скорой'. А из 'девятки' вышел Лешка Герасимов и поехал в реанимацию с ними.
— Я тебя предупреждал, Котяра, — сказал он. — Теперь Топольков…
Я открыл глаза. Надо мной висела старенькая люстра. Я зачем-то представил, что она сейчас упадет и откатился левее.
— Ты чего тут распластался? — хмыкнул Пальма. Он смотрел телевизор.
— А чего вы меня не будите? А сколько время?
— Десять. Спи.
— А я больше не хочу, — покачал я головой. — Юлька в школе?
— Где ж еще…
— Жалко.
— А вы никак влюбились, сударь? — улыбнулся Пальма.
— Я?!
— Нет, я…
— Ты что такое говоришь… Слушай, мне такая чушь снилась. Кладбище опять. И Герасимов. Герасимов говорил про какого-то Тополькова. А я знать не знаю никакого Тополькова!
Пальма с интересом посмотрел на меня.
— Точно Тополькова?
Я закивал.
— Вот уж действительно интересно. И что он говорил про него?
— А что, ты его знаешь?
— Немножко. Так что он говорил?
— Ну… он говорил, что меня предупреждал… и теперь очередь этого самого Тополькова. А кто это?
Пальма задумался.
— А больше ничего не сказал?
— Больше ничего.
— Интересно.
— Так кто это?
— Я это. Ну, может, еще кто-нибудь. Не только у меня фамилия Топольков. Наверное, все-таки я. Интересно, откуда он меня знает?
— Ты что? — испугался я. — Он не про тебя говорил!
— Почему?
А в самом деле, почему?
Я молчал. Значит, Пальма — Топольков. Но это ведь не про него говорил Герасимов!
А может, про него. Я ведь и не знаю точно.
— Но разве ты знаешь Герасимова?
— Да ну как? Немножко. Видел пару раз. Но мы с ним ни о чем не говорили. Не понимаю, что я мог сделать ему. Только вчера сказал, что не буду его везти на багажнике, и все.
— Да ладно, это ведь всего лишь сон.
Я стал вспоминать, как разговаривали Пальма с Герасимовым вчера. Мне показалось, как незнакомые. Или почти незнакомые? А что касается багажника… да ну, ерунда. Не будет же он мстить Пальме за то, что тот отказался его прокатить.
Я посмотрел на экран. Промелькнуло что-то знакомое, а потом началась реклама.
— Чего смотришь?
— А, 'Иронию судьбы'. Вот, началась недавно.
Я обрадовался. Пока она закончится, уже Юлька придет.
И пусть Пальма не говорит глупости. Я влюбился?
Вовсе нет.
Совсем даже нет.
Ну… ну вот ни капельки.
Через пятнадцать минут реклама закончилась. Вот чего я не могу понять, так это почему через один- два рекламных ролика на самые разные темы (например, про 'Тайд' или кипячение, батончик 'Торнадо' и суперновый 'Шаума' с каким-то там комплексом) обязательно надо показывать рекламу пива. Самый, наверное, ходовой продукт. Теперь я знаю все его названия, начиная от 'Карлсберга' и заканчивая 'Старым мельником'. Вот так. А вот цель этих реклам я так и не уловил. В самом деле, зачем мне знать, что 'Хайнекен' — номер один в мире? Тем более, что я так вовсе не считаю. По мне, так любое пиво — фигня.
По телевизору показывали, как Женя, еще толком не зная, где что разбросано, ищет стаканы. О, и
