– Ага?! Попался!!
В конторку внесли светильник.
– Узнаёшь? – Капитан Лёвенхаупт осветил поваленного на пол и крепко удерживаемого солдатами мужчину, сорвал с него мешок и увидел разбитую и поцарапанную физиономию бюргера. – Дьявол! – выругался он в сердцах. – Это кузнец, олухи! – и рявкнул на лежащего: – Где он?!
– Н-не знаю, – снизу вверх забормотал хозяин кузницы. – Угрожал ножом, деньги требовал...
– Обыскать рядом все укрытия! – прорычал Лёвенхаупт. – Не пропускать даже собачьей щели!
Пока солдаты выполняли его распоряжение, рыскали по всем укромным подвалам, чердакам и углам строений возле кузнечного двора, виновник суматохи удалялся другой улицей. Вскоре он уже был возле пристани и притона с дурной славой. Вновь надев личину, он в тени дома приблизился к навесу над чёрным ходом, у которого его нетерпеливо ждал рыжеусый унтер-офицер. Молча получив от Удачи три червонца, по звону признав в них золото, унтер-офицер выловил за пазухой сложенную вчетверо бумагу.
– Здесь всё. Сколько отплывают солдат, сколько офицеров, – вполголоса отчитался он за свой незаконный заработок.
Говор выдавал в нём чухонца и отъявленного плута.
– Сведения точные?
– Сам писал, – сказал он с обидой.
– Хорошо, – похвалил Удача. – Прощай.
Унтер-офицер схватил его за руку.
– Если ещё что понадобится? За деньги, пожалуйста.
Кивнув ему, что понял, Удача скользнул за угол и скорым шагом скрылся в узком, плохо освещаемом переулке. Унтер-офицер тоже заслышал приближение дозорной стражи, быстро обошёл мрачный дом и спустился к входу в полуподвал. Ему не пришлось открывать грязную дверь, она сама распахнулась наружу ударом отброшенного тела, и он предпочёл укрыться за нею. Пьяные молодые солдаты клубком сцепившихся щенков вывалились из притона и не заметили того, кто был им не нужен. Подождав, пока драка переместилась на улицу, он вошёл в заполненный солдатами и их подружками пивной чад, осмотрелся, как мужчина, у которого появилась наличность для удовлетворения любых прихотей.
Дым крепкого табака клочьями повис под низким сводчатым потолком большого полуподвала. Рассекая его рыжеволосой головой, унтер-офицер уверенно пробрался за угловой замызганный стол, подсел к лениво перебирающей струны лютни простоволосой и пышногрудой девице, которая откровенно скучала.
– Дружок, – оживилась она, когда увидела, как он выложил на липкую от разлитого вина столешницу золотой червонец. – Может тебе спеть?
– И спеть, и всё остальное, – легко согласился он и громко позвал толстуху, потную и краснолицую хозяйку заведения. – Пива всем! Угощаю!
Хозяйка расплылась в большегубой улыбке от подобострастного удовольствия угодить такому щедрому гостю, а гул одобрения сделал его лучшим приятелем всех бывших в притоне. Девица с лютней проворно, раньше подруг уселась ему на колени, игриво дёрнула рыжий ус.
– А ты, молодчик, ничего. Ты мне нравишься.
В ответ ей солдаты загорланили скабрёзную песенку, перебивая себя взрывами неудержимого хохота. Утром, с рассветом они поднимутся на готовые к отплытию боевые корабли и отправятся на войну. Но в эту ночь по неписанным законам город принадлежал только им – и внимание девиц, и открытые до утра питейные заведения и харчевни, и все прочие удовольствия ночной жизни.
9. Ловушка для шпиона
Заря разгоралась. Первые лучи солнца показались над лесом и коснулись поверхности реки, осветили вздутые ветром паруса трёх военных кораблей на ней. Увлекаемые течением и подталкиваемые слабым попутным ветром, они, один вслед другому, удалялись от пристани, направляясь к устью и Финскому заливу. Только родственники офицеров и некоторые подруги солдат небольшой толпой провожали взорами их гордое и величавое отплытие. Похожий на старого волка пёс стоял по грудь в воде и выл вдогонку последнему паруснику. Все провожатые старались не замечать этого пса, как будто он был вестником несчастья, способного навлечь беду на близких тех, кто его окликнет.
Когда простоволосая и свежая после сладкого сна графиня в ночной рубашке подошла к окну башни замка, подставила лицо и грудь прохладному дыханию утра, корабли представлялись уже пятнами белых и облитых ярко-оранжевым светом парусов, медленно перемещающихся в удалении меж зелёным пухом лесной оправы реки. Она смотрела на них в умиротворении, с ленивым и беззаботным любопытством. Внезапно догадка изменила красивое лицо, оно приняло выражение хищницы, у которой умыкнули добычу. Сунувшись головой в оконный проём, она убедилась, что боевых кораблей у причалов нет, и в безотчётном порыве действовать оказалась у двери. Однако, схватившись за выступ железного засова, она взяла себя в руки. Лицо и движения стали спокойными и оставались такими, пока она делала привычный утренний туалет перед настенным зеркалом. Убрала волосы, укрыла изысканной одеждой стройное тело с высокой грудью и выделила выигрышные черты, прихорашиваясь со знанием многих тайн этого занятия.
Она не была удивлена, когда, закончив приготовления, сдвинула засов, распахнула толстую дверь и обнаружила перекрывающего ей выход часового.
– Я хочу видеть полковника! – объявила полька властно и требовательно.
Прежде чем отправиться со срочным посланием, которое графиня написала для короля Речи Посполитой, ксендз решил собственными глазами убедиться, что корабли действительно увезли из Нарвы часть войска крепости. Он поднялся затемно и был среди провожающих на пристани, а, проследив за отплытием кораблей, вернулся к улице, где его уже поджидала готовая к дальнему пути карета с гербом польской графини. Как только он забрался внутрь, она тронулась и покатила, направляемая кучером к западным воротам города. Он устроился на заднем сидении, где всегда сидела женщина, по приобретённой в многочисленных переездах удобной привычке сцепил на животе толстые пальцы. Но не успел, как следует, оценить преимущества и недостатки такого сидячего положения, когда едешь по ходу кареты.
– Сшибу! – с бодрым выкриком предупредил кого-то кучер.
Лошади стали замедлять бег, как если бы он резко натянул поводья, и иезуит высунулся наружу, глянуть, что происходит. В двухстах шагах впереди уже виделась небольшая площадь перед западными воротами, которые охраняли солдат и унтер-офицер, – только выезжай к ней и кати из Нарвы хоть на все четыре стороны. Но двое безобразно пьяных мастеровых придерживали друг друга посреди узкой улицы и не желали отойти в сторону.
– Тпру! – грубо заорал чернявый мастеровой, отпустил приятеля и ухватился за удила передней лошади, вынуждая её остановиться, остановить других лошадей и карету.
Замершая карета перегородила улицу напротив полуподвальной харчевни.
– Ты куда прёшь?! – протрезвел второй мастеровой, с угрозой показывая жилистый кулак растерянному кучеру. – Вот я сейчас поговорю с твоим хозяином!
Почувствовав неладное, кучер предпочёл не вмешиваться ни словом, ни кнутом. Второй мастеровой заглянул в карету, зачем-то рывком открыл дверцу.
– Прошу! – без тени опьянения указал он ксендзу на ступеньки каменного спуска, ведущего прямо к двери харчевни.
У ксендза от дурных предчувствий язык прилип к гортани. Он невольно подчинился, стараясь не ухудшать своего двусмысленного положения духовника графини, который подозрительным образом уезжает без неё в её карете. Готовый решительно отказываться от какого-либо отношения к спрятанному в сутане
