— Я думаю, мы говорим о разных вещах. Я уверен, что вы не хотите мешать правосудию. Только расскажите присяжным, где вы останавливались две ночи тому назад?
— В коттедже у дороги на Хассекс.
— Конечно, не один? — Красное лицо сморщилось в усмешку, вульгарный рот с двумя большими, как могильные камни, зубами громко захихикал, казалось подавая пример присяжным и зрителям на галерее. Судебный пристав, сам ухмыляясь, небрежно призвал к тишине.
— Что вы имеете в виду? — Смех смутил Эндрю. Он был как в тумане, мысли его путались.
— Ответьте на вопрос, — вцепился в него мистер Брэддок. — Он достаточно прост. Вы были один?
— Нет. Зачем? Я был с…
— С кем?
Он замешкался. Он понял, что не знает ее имени.
— С женщиной?
Слово «женщина» казалось слишком обычным и грубым, чтобы описать то знамя, под которым он теперь сражался. Женщина? Он знал многих женщин, но Элизабет не была похожа ни на одну из них. Она была чем-то недосягаемым и бесконечно желанным.
— Нет, — сказал он, а затем, увидев, как большой рот мистера Брэддока открывается для нового вопроса, смутился. — По крайней мере… — сказал он и смущенно остановился. Ему безнадежно не хватало слов.
— Не шутите с нами. Это могла быть или женщина, или мужчина, или ребенок. Кто это был?
— Женщина. — И прежде, чем он смог добавить что-то к своему ответу, его захлестнула волна смеха, раздававшегося в каждом уголке зала суда. Он вынырнул из нее, будто полузахлебнувшись, красный, задыхающийся, не видящий ничего, кроме навязчивого лица, которое уже ринулось вперед с новым вопросом.
— Как ее зовут?
— Элизабет, — пробормотал он неразборчиво, но мистер Брэддок расслышал. Он передал его суду в виде шутки:
— Элизабет. А как фамилия этой юной особы?
— Я не знаю.
— Что сказал свидетель? — Сэр Эдвард Паркин постучал ручкой по листу бумаги перед собой.
— Он не знает ее фамилии, мой лорд, — с ухмылкой ответил мистер Брэддок.
Сэр Эдвард Паркин улыбнулся, и его улыбка, как разрешение, вновь вызвала смех в зале суда.
— Мой лорд, — продолжал мистер Брэддок, когда тишина была восстановлена, — неведение свидетеля не столь удивительно, как это может показаться. Мнения ее соседей по этому поводу сильно расходятся.
Эндрю наклонился вперед и ударил по краю загородки стиснутым кулаком.
— На что вы намекаете? — закричал он.
— Успокойтесь, — обернулся к нему сэр Эдвард Паркин, беря пальцами понюшку табака.
Он отвернулся и улыбнулся мистеру Брэддоку. Случай оказался более забавным, чем он ожидал.
— Мой лорд, я приведу свидетеля, чтобы доказать, что девушка — дочь, возможно незаконнорожденная, женщины по имени Гарнет. Женщина умерла, и никто не знает, был ли у нее когда- нибудь муж. У них был квартирант, которому достался хутор, когда женщина умерла. Общее мнение в этой местности таково, что девушка была не только дочерью этого человека, но и его любовницей.
— Где этот человек?
— Он умер, мой лорд.
— Вы предполагаете вызвать девушку как свидетеля?
— Нет, мой лорд, информация попала в мои руки только что, но в любом случае девушка не была бы свидетелем, которому присяжные могли бы доверять. История очень грязная.
— Боже мой, знаете ли вы, что такое красота? — закричал Эндрю.
— Если вы не можете помолчать, — оборвал его сэр Эдвард Паркин, — я заключу вас под стражу за неуважение к суду.
— Мой лорд, — взмолился Эндрю и запнулся, пытаясь стряхнуть туман усталости, который окутал его мозг и мешал говорить.
— Вы хотите что-то сказать?
Эндрю поднял руку ко лбу. Он должен найти слова в тумане, который накрыл его, слова, чтобы рассказать о золоте свечей, разлитом далеко в глубине мозга.
— Говорите, что вы хотите сказать, или молчите.
— Мой лорд, там нет грязи, — прошептал он очень тихо. Не было, казалось, никакой надежды найти слова, пока он не поспит.
— Мистер Брэддок, свидетель говорит, что там нет грязи. — Смех ударил Эндрю по голове, так что он физически ощутил боль, как от града.
Мистер Брэддок почувствовал, что смех мчит его к победе.
— Припомните, что было два утра тому назад. Мы опустим ночь, — добавил он со смешком. — Вы помните женщину, пришедшую в коттедж?
— Да.
— Это правда, что ваш друг без фамилии, Элизабет, сказала женщине, что вы ее брат?
— Да.
— Почему?
— Я не помню.
— Она говорила, что вы гостите у нее неделю?
— Я думаю, да. Я ничего не помню. Я устал.
— Это все, что я хотел спросить у вас.
«Неужели наконец можно сесть и уснуть?» — с сомнением подумал Эндрю. Его опасения оправдались. Встал сэр Генри Мерриман.
— Вы жили в коттедже в течение недели?
— Нет. Две ночи. И все.
— Подумайте как следует. Не можете ли вы вспомнить, почему она солгала? Чтобы помочь вам?
— Конечно. Она бы никогда не солгала для себя. Просто я боялся, что женщина проболтается в городе. Я боялся Карлиона.
— Почему вы его боялись?
— Он знал, что это я предал его. Он гнался за мной. Он пришел в коттедж, когда я был там. Но она спрятала меня. Она обманула Карлиона. Она была бесстрашной, как святая. Она пила из моей чашки. Как он может говорить, что тут какая-то грязь? Это все ложь, что они говорят о ней. Если бы я не так устал, я мог бы вам все рассказать.
— Почему она поступила так ради вас? Вы были ее любовником?
— Нет. Просто из милосердия. Я клянусь, что никогда не касался ее.
— Спасибо. Это все.
Эндрю стоял, не веря, что все кончилось, что он сделал то, о чем просила Элизабет, что все теперь позади и он может спать. Он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Он споткнулся, спускаясь по ступенькам, все еще влекомый рукой, которая теперь мягко и настойчиво тянула его по направлению к двери.
Когда он проходил мимо скамьи подсудимых, его окликнули: «Эндрю». Он остановился и обернулся. Он не сразу мог сосредоточиться. Это был Тимс.
— Вытащи меня отсюда, Эндрю, — молил он.
С галереи раздалось враждебное бормотание, и Эндрю покраснел. Гнев, беспричинный и неуправляемый, против себя, против своего отца, против этого мальчика, который на миг пробудил его, подсказал ответ:
— Ты дурак. Я тебя туда засадил.
Потом он оказался за стенами зала суда.
