Мик протянул ей руку, и Фэйт тут же поднялась с кровати и мгновением позже оказалась рядом. Его могучая ладонь поглотила хрупкие, тонкие пальцы женщины. Приведя ее в свою комнату, он молча указал на постель. Возможно, он об этом еще пожалеет, но дело сделано.
Какой смысл играть с ней в прятки, если она проникла во все уголки моей души, стала частью моей жизни, подумал Мик, осторожно снимая сапоги. Вот сейчас она сидит в его огромной кровати, маленькая, закутанная по самый подбородок в цветастое индейское одеяло… Сидит, прислонившись к спинке кровати и ждет. Ждет его, Мика Пэриша. В теплом свете лампы, стоящей на столике, золотые волосы ее похожи на сверкающий нимб, в огромных, голубых, широко распахнутых глазах — абсолютное доверие. Абсолютное и незаслуженное, потому что он всего лишь мужчина, из плоти и крови.
Остаток здравого смысла, однако, удержал Мика от того, чтобы раздеться до нижнего белья. Он просто снял ремень, отстегнул запонки и прямо в рубашке и джинсах растянулся поверх одеяла рядом с ней. Когда же он протянул руку, Фэйт, не говоря ни слова, уютно устроилась у него на плече. Лампа осталась гореть.
— Расскажи что-нибудь, — коротко бросил Мик. — Это помогает избавиться от страха.
— Рассказывать? Не думаю, чтобы кому-то приятно было слышать такие вещи.
— Вероятнее всего, да. Но тебе нужно излить душу, давай, давай, я слушаю. — Тон его был довольно грубоватый, но она не обратила на это внимания — нежность, с которой его рука поглаживала ее шелковистые волосы, свидетельствовала об обратном.
— Никто до сих пор даже слушать об этом не хотел, — сказала она с горечью. — Я попыталась однажды рассказать обо всем отчиму, но он заявил, что Фрэнк бьет меня ради моего же собственного блага. Долг мужчины и мужа — держать жену в повиновении — так это прозвучало у моего отчима.
— Запомни, золотая моя: долг мужчины — защищать слабого. Твой отчим, видимо, такой же негодяй, как Фрэнк… Ну и что, полиция отказалась прийти тебе на помощь? Ты это хотела сказать?
— Не совсем… Они бы, пожалуй, и сделали это, но… — Она еле слышно всхлипнула. — У них существует неписаный закон, как вести себя, если один из их коллег оказывается перед лицом неприятностей…
— Понятно, — сказал Мик, прижимая Фэйт еще крепче и целуя ее в затылок. — Круговая порука, стремление перестраховаться и избежать неприятностей для всех остальных. Такое бывает, но вовсе не значит, что это хорошо. Полицейских, которые не пришли тебе на помощь, следовало бы в течение суток вышибить со службы, чтобы другим был урок.
— Я… я глазам своим не поверила, когда они повернулись и ушли, оставив меня одну с Фрэнком. — Ее голос зазвучал глухо от подступающих слез. — Я чувствовала себя такой одинокой, беспомощной, никому не нужной…
Она всхлипнула еще несколько раз и наконец заснула. Мик покачивал ее и думал, что напугать ее так просто — взять и признаться в том, что он желает ее. Для женщины, имеющей все основания не доверять мужчинам, такое признание может оказаться ударом.
Но тут же он вспомнил, как той ночью она отвечала на его поцелуи и ласки, и если бы не эти шрамы!.. Но нет, сказал он себе. Это не годится, особенно если учесть ее душевный надлом. Время и свобода выбора — вот что я должен дать ей. И может быть, поступив именно так, он сумеет преодолеть свое неудержимое влечение к ней.
Время и свобода выбора — вот что требовалось для них обоих.
Луч солнца защекотал лицо, и Фэйт проснулась. Небо за окном казалось ей невероятно синим. В столбе света, ослепительно сверкая, плясали пылинки. На мгновение Фэйт ощутила себя ребенком, проснувшимся с чувством, что впереди — огромный радостный день. И это несмотря на то, что лежала она в чужой кровати, в кровати Мика. А может быть, именно поэтому?..
— Доброе утро, соня!
На пороге, одетый в джинсы и в клетчатую красную рубаху, стоял Мик. В руках он держал поднос.
— Завтрак готов, леди, — объявил он торжественно.
— Боже, Мик! — пробормотала Фэйт, когда он сел, поставив поднос на столик. — К чему столько хлопот из-за меня?
— Какие хлопоты? У тебя была сегодня тяжелая ночь, и ты заслуживала того, чтобы за тобой чуть- чуть поухаживали. День сегодня просто замечательный! — весело продолжил он, наливая ей какао в керамическую кружку. — Как только соберешься, сгоняем за твоими тряпками. Только не пытайся спорить — я не принимаю никаких возражений.
— Но Мик! Мне даже неудобно: ты тратишь на меня столько времени!
— Успокойся, женщина, от тебя хлопот не больше, чем от мышки в норке. Даже меньше, потому что мыши никогда до сих пор не готовили мне ужина.
Голубые глаза Фэйт радостно блеснули.
— Так тебе это понравилось?
— Признаться — очень. Прожив всю жизнь в одиночестве, начинаешь ценить как роскошь возможность прийти домой и увидеть, что тебя уже ждет накрытый стол. Полагаю, что ужин в обмен на временное убежище вполне честная сделка, устраивающая обе стороны. Но учти, — добавил он, — я категорически против того, чтобы ты стирала или гладила мое белье. Такая работа идет во вред здоровью твоего ребенка, и если я еще хоть раз замечу, что до моей одежды кто-то дотрагивался, я буду сдавать ее в прачечную.
Фэйт испуганно уставилась на него: она никак не могла разобрать, шутит Мик или говорит серьезно.
— Хорошо, я пальцем не притронусь к твоему белью. Но, Мик, во всем мире женщины на сносях занимаются домашней работой, да и не только домашней…
— О том, что делается во всем мире, я знаю побольше тебя, и не понаслышке. Поэтому, если я заподозрю тебя хоть в малейшем отступлении от моих условий, то буду вынужден, уезжая из дому, брать тебя с собой.
Невероятно, подумала Фэйт, с трудом сдерживая глупую улыбку на лице. Мужчина бесцеремонно нарушает мои права, как деспот, ограничивает свободу действий, а мне даже приятно.
День был исключительно морозный и яркий; сверкание снега под солнцем даже резало глаза. Мик, усевшись в машину, тут же спрятался за темными зеркальными очками, и Фэйт с завистью подумала, что надо бы и ей на будущее обзавестись подобными.
Мик неторопливо вел машину по окружной дороге, любуясь красотой заснеженных пустынных равнин.
— Смотри! — сказал он вдруг, плавно тормозя и показывая рукой вправо. — Заяц.
Фэйт прищурилась, но увидела зверька лишь тогда, когда он сорвался с места и по причудливой траектории начал улепетывать по снежному полю в сторону леса.
Заяц давно исчез, а Фэйт все еще улыбалась.
— Забыла, — призналась она. — Я совсем забыла, как прекрасны эти места.
Когда они свернули к ее дому, Мик неожиданно затормозил и остановил машину.
— Что случилось, Мик?
Тот повернул к ней величественно-невозмутимое лицо, наполовину закрытое черными очками, и, как ей показалось, чересчур спокойно сказал:
— Абсолютно ничего. Просто хочу кое-что посмотреть.
Он вылез из «блейзера» и присел на корточки. Все точно: поверх отпечатков двух полицейских машин, подъезжавших к ранчо Монроузов вчера ночью, виднелся свежий след от какой-то машины, скорее всего, японской малолитражки или легкого грузовика. Шины не ошипованы, это раз, подумал он. Кроме того, местные жители предпочитают солидную технику, большие грузовики, «линкольны», «кадиллаки». Это два. Так что здесь явно был какой-то чужак.
Через минуту Мик снова сел в машину.
— Что-нибудь не так? — заволновалась Фэйт.
— Ничего особенного. Меня заинтересовали свежие отпечатки колес на снегу, и я никак не могу определить, кому они могли бы принадлежать.
