Ноэль благодарно взглянула на мать поверх бабушкиной головы, седые волосы на которой торчали дыбом и походили на пух, вылезающий из вспоротой подушки.
– Вот и хорошо, бабушка, а теперь мы поможем тебе дойти до ванной. Я уже приготовила тебе горячую ванну. Ты сможешь встать? Вот так. Отлично, у тебя все получается.
– Я еще не инвалид, – фыркнула Дорис, когда Мэри и Ноэль взяли ее под руки. – Просто после вчерашнего немного ломит кости. Если бы не эта отвратительная женщина… – Она нахмурилась, не глядя на дочь и внучку. – Кто, ты говоришь, она такая? Учительница Эммы? Ох уж эти мне нынешние школы! Каждый Том, Дик и Гарри мнит себя знатоком детской психологии!
– Это был психолог из суда, помнишь, бабушка? – терпеливо объяснила Ноэль уже в десятый раз. Она выглядела бледной и измученной, но более сдержанной, сосредоточенной, чем-то напоминая судно, которому удалось взять верный курс.
– А что случилось? – спросила Мэри.
– Она потеряла равновесие и упала. Вчера, когда здесь была доктор Хокинс. – Ноэль поджала губы и умолкла.
– Хокинс? Кто это? Моего врача зовут Хэнк Рейнолдс. Можешь убедиться сама. – Дорис указала на столик в углу, на котором лежала записная книжка в красном переплете.
У Мэри упало сердце. Неужели ее мать лишилась рассудка? Думать об этом было невыносимо. Обнаженная, Дорис выглядела особенно немощной, ее кожу сплошь покрывали морщины, плоские груди висели, как пара старых носков. Мэри вдруг осознала, что ее мать всего несколькими годами моложе тех старых дам из церкви, которых она навещала когда-то, затворниц, к которым Дорис заходила дважды в неделю, выполняя мелкую домашнюю работу и принося еду. В то время Мэри была еще ребенком, и эти женщины казались ей совсем дряхлыми. А теперь одной из них стала ее мать. Мэри вдруг растерялась, словно из виду исчез с детства знакомый ей ориентир.
– Горячая ванна пойдет тебе на пользу, мама, – весело и бодро произнесла она, надеясь, что мать не спросит, где она провела минувшую ночь. Вдвоем с Ноэль они усадили Дорис в ванну.
Наблюдая, как Ноэль осторожно трет спину Дорис намыленной губкой, Мэри пережила головокружительный приступ дежа-вю. Она уже видела подобную сцену, только теперь ее участницы поменялись ролями. А прежде Дорис водила мочалкой, а малышка Ноэль лежала в ванне. У Мэри защемило сердце.
Как будто прочитав ее мысли, Ноэль улыбнулась бабушке и заметила:
– Мне вдруг вспомнилось, как ты мыла меня, когда я была маленькой.
– Да, ты была похожа на крошечную скользкую рыбку, – усмехнулась Дорис.
– А ты грозила, что отнимешь у меня резинового утенка, если я не перестану брызгаться и вертеться. – Ноэль засмеялась, и Дорис ответила ей ласковым смехом.
Мэри не верила глазам, понимая, насколько близки ее мать и дочь. Внезапно она позавидовала их дружбе, пожалела, что не может так же просто делиться воспоминаниями ни с Ноэль, ни с Дорис. «А может, еще не поздно?» – шепнул ей внутренний голос.
Вымыв Дорис, Мэри и Ноэль помогли ей встать и насухо вытерли. Она тяжело опиралась на них. Один раз Мэри поскользнулась на мокрых плитках пола и чуть не упала. Она видела, с каким трудом Ноэль удерживается на ногах. Вдвоем они сумели надеть на Дорис чистую ночную рубашку и довести ее до постели. Дорис легла со вздохом изнеможения.
– Вот уж не думала, что можно так устать, ничего не делая, – проворчала она.
– Хочешь, я принесу тебе что-нибудь пожевать? – предложила Ноэль. – Чаю с тостами?
Дорис покачала головой:
– Нет, лучше я полежу с закрытыми глазами и немного отдохну. – Сквозь мокрые волосы просвечивало ее розовое темя. Почему-то это придавало ей совсем беспомощный вид.
Помедлив, Ноэль вышла. Мэри собиралась последовать за ней, но мать негромко окликнула ее:
– Мэри Кэтрин, ты не могла бы почитать мне?
Мэри застыла, взявшись за дверную ручку из граненого стекла. Пока с Ноэль не случилась беда, мать ни о чем никогда ее не просила – разве что передать соль или купить пакет молока. Мэри медленно обернулась и подошла к кровати. Устроившись рядом на стуле, она нерешительно спросила:
– Что ты хочешь послушать?
– Библия на тумбочке.
«Ну конечно, – подумала Мэри. – А что еще она может читать? «Любовника леди Чаттерлей»?» Она потянулась за потрепанной Библией в кожаном переплете. Спальня матери, где раньше спал и отец, представляла собой склад старой мебели, перенесенной из других комнат, и фарфоровых безделушек – таких же, что заполняли полки внизу, но тем не менее здесь Мэри охватило умиротворение. Солнечный свет пробивался сквозь жалюзи и длинными полосами падал на потертый синий ковер и стеганое одеяло в цветочек. Снизу доносились шаги Ноэль и звон посуды.
Библия открылась на странице, заложенной выцветшей красной ленточкой, но, прежде чем Мэри начала читать, ее мать вдруг произнесла:
– Знаешь, тебе не удалось провести меня. Вчера ночью ты звонила не из города. Я знаю, где ты была. У Чарли.
Мэри была слишком потрясена, чтобы отрицать ее правоту.
– Как ты узнала?
– Я же видела, как вы смотрели друг на друга. И потом, – хитро добавила Дорис, – ты приехала в той же одежде.
Мэри рассердилась, поняв, что ее поймали на лжи, от которой ей следовало бы отказаться сразу. Она глубоко вздохнула.
– Мы с Чарли взрослые люди, мама. Мы сами знаем, что нам делать.
– Думаешь, я в чем-то упрекаю тебя? О, дорогая… – Дорис коснулась ее руки. На ощупь ее кожа казалась слишком свободной, как перчатка не по размеру. – В моем возрасте уже не до упреков.
От неожиданности Мэри не сразу нашлась с ответом. Когда ее мать успела измениться? И еще: когда мать в последний раз называла ее дорогой? Так давно, что Мэри не могла припомнить. Ей вновь показалось, что ее лишили уверенности в себе. Ласковое обращение матери звучало так знакомо. Но что же дальше?
– Я не подозревала, что это так заметно… – наконец пробормотала она.
– Этого не заметит только слепой. – Дорис усмехнулась. – Вы настроены серьезно?
– Не знаю.
– А если бы знала, сказала бы мне?
– Наверное, нет.
В комнате повисло напряженное молчание. И вдруг Дорис удивила дочь, признавшись:
– Я не всегда была справедлива к тебе и твоей сестре.
«Не к нам обоим, а только ко мне», – мысленно поправила Мэри. Она перевела взгляд на окно, за которым по веткам тиса прыгала белка. Минувшей ночью Мэри спала всего четыре часа, боясь потерять хотя бы минуту, проведенную в объятиях Чарли, и теперь с удовольствием прилегла бы вздремнуть. Она не нуждалась в этой исповеди, вызывающей у нее неловкость. Мать опять заставила ее почувствовать свое превосходство.
– Но с нами же ничего не случилось, – наконец выговорила Мэри.
– Это еще как посмотреть. Жаль только… – Дорис сделала паузу, и на ее лице появилось незнакомое Мэри выражение. Раскаяние? Способна ли мать на такие чувства? Затем ее лицо вновь стало строгим. – Впрочем, не важно. Так или иначе, я уверена, вы с Чарли во всем разберетесь. – Она смежила веки, откинула голову на подушку в старой розовой наволочке. Постепенно ее пальцы, сжимающие руку Мэри, ослабели и разжались.
Мэри открыла Библию. «Значит, вот как полагается поступать взрослым дочерям, – думала она. – Забывать о прошлом. Прощать». Проглотив ком в горле, она начала читать:
– «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…»
Дорис быстро уснула. Мэри на цыпочках вышла из комнаты и спустилась в кухню, принюхиваясь к
