потом две трети урожая — мне. А деньги вот. Ну что ж, бери, Кукан!» Так бай заманивал юнца в капкан. Кукан замялся: «Взять или не взять? Взять не хитро, сумею ли отдать?» Минуту помолчал, махнул рукой, сказал: «Посмотрим!» — и ушел домой. Подумал: «Если вдруг неурожай — бай всё отнимет, обездолит бай». Продал халат, продал большой казан, купил полмеры луковых семян. Решил поглубже землю бороздить, решил прополку чаще проводить. Сказал себе: «Коль хорошо пойдет, тогда женюсь на следующий год». Изматывался, не жалея сил. Отсеялся, шалаш соорудил. Сидит и сторожит… А для чего? Кто столько лука купит у него? И не купили. Заработал грош, хоть урожай и вправду был хорош. «Беда, — сказал бедняга, — ах, шайтан! Каких же мне теперь искать семян? Спросить, узнать… А у кого узнать? Бай оскорблен — не станет отвечать…» Не зная, посоветоваться с кем, так маялся Кукан. А между тем колхозники уже не раз, не два беседовали с ним: «Эх, голова! Уперся на своем, как в землю врос. Тебе давно пора вступить в колхоз. Для бедняков таких, как мы и ты, колхоз — осуществление мечты. Когда мы вместе, кто сильнее нас? А кулачью уже не долог час. Решайся, парень. Станет общим труд — пустыни цветниками расцветут». Но был упрям Кукан. Все «нет» и «нет». «Я буду жить, как мой отец и дед». И, вспомнив кстати о словах отца, пошел к мулле. Склонился у крыльца, прочел вечернюю молитву «шам», сказал: «Святой отец, я с просьбой к вам. Затмила мне глаза незнанья тень. Что сеять мне: пшеницу иль ячмень?» Вздохнул и так, чтоб увидал мулла, рублевку положил на край стола. Мулла благословенье пробубнил, раскрыл Коран и сказку сочинил. Сказал: «Велик Аллах! Внимай, Кукан. На твой вопрос мне дал ответ Коран. Устами бога так глаголет он: „Кто сеет просо — будет награжден“. Усвоил речь? Уразумел — о чем? Уснешь ни с чем, проснешься богачом». И заключил, дурача простака: «Аминь, да будет жизнь твоя легка!» Пришел домой обманутый Кукан. Взял в долг у друга пять пудов семян. Посеял просо, чтоб ему сгореть! Изныл душою, желтый стал, как медь. Земля была, как жизнь, тоща и зла, взяла все силы, горсточку дала. Не хватит даже долг вернуть. Беда! А впереди — морозы, холода… Но если взял — отдай. Таков закон. Кукан скорбел: зачем родился он?! Уж лучше камнем быть, лежать в пыли, чем жить крестьянином — рабом земли. Но плакать да стонать — какой же толк? Вновь продал часть пожитков, скинул долг. Потом, чтоб худо-бедно, как-нибудь до теплоты, до лета дотянуть, с корчагами расстался, с хомутом… Так оголяя двор, сарай и дом, порою сыт, порою натощак, дождался вешних дней Кукан-бедняк. Сказал: «Что сеять, сам теперь решу. Ни у кого совета не спрошу». И выбрал репу. Хороша к столу и на продажу, а ботва — волу. Опять залез в долги, семян купил, опять трудился до потери сил, а результат — о господи! — опять такой, что впору лечь и помирать. Повез на рынок ворох чуть не с дом, и хоть бы кто-нибудь спросил: «Почем?» Вокруг смеются: «Караул! Вайдот! Мы репу кушали в голодный год. Иль ты соскучился по той поре, рехнувшись на своем пустом дворе?» Язвят, подкусывают так и сяк. Совсем лишился головы бедняк. Пошел, вола навьючил и — айда в далекий путь. Куда? А вот куда.
