Стихотворения и поэмы

Был у него знакомый Кулунтай,
жил в Вуадиле. Не сказать, что бай,
но не из бедных. Вкусно пил и ел,
поскольку маслобойкою владел.
Кукан нанялся на зиму к нему.
Крутил машину, поджидал весну.
Весной в кишлак вернулся и опять:
«Что посадить? Как семена достать?»
Вот тут-то бай Шариф, неждан, незван,
пришел к бедняге: «Как живешь, Кукан?
Ой, вижу, подсекла тебя нужда!
И это всё — твои земля, вода.
Томишься, маешься уж третий год…
Отдай их мне, избавься от забот.
Стань у меня издольщиком, Кукан,
не пожалеешь, будешь сыт и пьян.
Посеешь на земле морковь и маш,
оставишь долю, девять мне отдашь.
Ну что замялся? Соглашайся, брат,
к зиме получишь сапоги, халат.
Чем не житье? Хоть в стужу, хоть в грозу
сиди и попивай себе бузу».
Понасулил, с три короба наплел
и, усмехаясь в бороду, ушел.
Кукан помаялся еще денек
и согласился. Устоять не смог.
Поставил снова на поле шалаш.
Посеял — вырастил морковь и маш.
И что ты скажешь! Неудача вновь.
Маш — точно камень, несладка морковь.
И — недород. Произвели дележ —
с одной десятой с голоду умрешь!
Быть может, бросить землю и бежать?..
Нет. Так себя не станешь уважать.
Опять на маслобойку? Нет, не так.
Там прижился уже другой батрак.

И вот доел он маш, доел морковь,
стал желт и тощ, как потерявший кровь.
А тут — зима. Земля белым-бела.
Махнул рукой: «Пойду продам вола!»
Повел, погнал скотину на базар.
А вол — совсем скелет, хоть и не стар.
Кого прельстит? Найдется ль вертопрах —
взять эту грусть на четырех ногах?
Один съязвил: «Да разве он живой?
Он — призрак, тень, ручаюсь головой!»
Другой сказал: «Покуда не подох,
задаром я бы взял. Уж больно плох!»
Тут маклеры вмешались: «Покупай!
Откормишь — станет гладким, точно бай!
А ты продай, но много не проси,
а то упустишь, боже упаси!»
Кукан подумал: «Чтоб не прогадать,
за три червонца надо бы продать».
Но так как он совсем не ел с утра,
два попросил, отдал за полтора.
Всего лишь? Да, не более того.
Но лучше что-нибудь, чем ничего.

2

Прошло немного дней. Взволнован Чует.
Большая весть у всех не сходит с уст.
Еще сто пять дехкан (да-да — сто пять!)
колхозниками захотели стать.
Кишлак шумит, гостей из центра ждет.
В день смерти Ильича назначен сход.
Предсельсовета ходит по дворам,
к середнякам заходит, к беднякам,
зовет и женщин, не одних мужчин.
У нас теперь для всех закон один.
Кукана встретил. «Как живешь?» — спросил.
Поговорил и тоже пригласил.
Но вот и день настал, и час настал.
Повсюду заспешили стар и мал:
«Скорей, друзья, скорей, уже вот-вот
приедут гости и начнется сход!»
Собрали бедняков, середняков,
собрали молодых и стариков.
Всех работяг собрали на майдан.
Явился, озираясь, и Кукан.
Стал с краешку, оперся на дувал.
«Не уставать вам!» — вежливо сказал.
И услыхал: «И ты не уставай.
Что стал в стороночке? Сюда давай.
Ну как у бая? Роскошь? Благодать?»
Кукан молчал, не зная, что сказать.
Дул быстрый ветер, трепетал врастяг
багряный с траурной каймою стяг.

Вдали заметно заклубилась пыль,
к майдану подкатил автомобиль.
«Приехали! Приехали! Ура!» —
ликуя закричала детвора.