Стихотворения и поэмы

Не просто он все беды превозмог,
сбивался с шага, точно стригунок.
Недоедал, недосыпал порой.
Без тени летом, без тепла зимой.
Теперь все эти муки позади.
Теперь пиявок он сорвал с груди.
В ряду борцов, борясь за нашу новь,
он шел вперед, пролив и пот и кровь,
и разгромил кулацкий вражий стан.
«Ну что же ты сидишь молчишь, Кукан?
Три года жизни не короткий срок.
Рассказывай, разматывай клубок».
— «Да, было всякое, — сказал Кукан, —
не сразу улетучился дурман.
Вот — курсы трактористов. Верь не верь,
я не легко шагнул за эту дверь.
„Вдруг это грех, вдруг покарает бог!..“
Пятнадцать дней отважиться не мог.
Ну, как-никак решился, поступил.
Сам иногда дивлюсь, каким я был.
Что дальше?.. Наконец, на трактор сел.
Как видишь сам, окреп, поздоровел.
Дела у нас с женой пошли вперед.
И то сказать, где труд, там и доход».

Он говорил о том, кем был, кем стал,
как бы тетрадь передо мной листал.
Как рос он, как менялся с каждым днем,
как чувство класса пробуждалось в нем.
И вдруг, рванув рубашку на груди,
сверкнул глазами, выдохнул: «Гляди!
Вот здесь, пониже. Как? Добротный шрам?..
От бая, от хозяина — салам!
Ужалил, змей! Актив и партбюро
пришли к нему отыскивать добро.
Позеленел, затрясся Шариф-бай,
сказал: „Смотри, щенок, не прогадай!“
А через день — за пазуху кинжал —
и в камышах на зорьке поджидал.
Я шел, стеречься не видал причин.
И вдруг как на колючку наскочил.
Успел узнать, успел схватить его…
А что потом — не помню ничего.
Очнулся на кровати, еле жив:
„Где мироед проклятый? Где Шариф?!“
Исчез Шариф. Искали — нет и нет!
И все-таки попался, мироед.
Он как хитрил? Усы, бородку сбрил,
очки потолще на нос нацепил.
Ушел от нас подальше налегке,
стал счетоводом в горном кишлаке.
Таился, притворялся целый год,
пока не разгадал его народ.
Да, здесь борьба порой была жестка,
немало мы повыжгли сорняка!..
Вот так-то…» — заключил рассказ Кукан.
Неторопливо расстегнул карман…
«Ну что, поэт, получится дастан?» —
и книжицу ударника достал.
«Смотри, — сказал он, посветлев лицом, —
вот знак того, каким я стал борцом.
Борцом за качество, за урожай,
борцом за то, чтоб цвел родимый край.
А знаешь, как живу? За прошлый год
на трудодень мне дали семь пятьсот!»

«Да, брат, — сказал я, — ты живешь не зря».
А за окном уже взошла заря.
Добротная, подобная горе,
корова замычала во дворе.
Запел петух, за ним — округа вся…
День трудовых свершений начался.

Кукана путь — десятков тысяч путь.
Рассвет, который вспять не повернуть.
В дастане этом — бой за счастье масс.
Герой дастана — победивший класс.

Наш мудрый вождь, наш авангард в борьбе
родная партия ВКП(б).
Поля сражений — грудь родной земли.
Всю грязь, всю нечисть мы с нее смели.
Сгорели звери баи, начадив.
Все страны мира слышат наш призыв:
«Эй, труженики, хватит вам терпеть,
вставайте, стройтесь, капиталу смерть!»

Друзья, не всё, что я хотел сказать,
мне удалось вместить в мою тетрадь.
Ну ничего! На съезде, будет час,
Кукан-ака дополнит мой рассказ.

1930–1933