Ему приходилось идти мимо Ильдихо. Когда он поровнялся с ней, девушка вдруг поднялась и при всех протянула ему свою руку. Он схватил ее, молча поклонился и быстро вышел из залы.
Аттила хорошо все это заметил. Он слегка кивнул головой и злобно прищурился.
Глава VII
Между тем в залу вошел знатный гунн в богатой одежде, с ног до головы покрытый пылью. На голове у него была овчинная шапка, обвитая зеленым венком. Стража, стоявшая у дверей, почтительно приветствовала его.
Он терпеливо ждал у дверей, пока Аттила разбирал спор между сыновьями.
Когда повелитель кончил, он быстрыми шагами прошел по зале и, вбежав на возвышение, бросился к его ногам.
— Встань, князь Дценцил! Ты пришел, как видно, с известием о победе: у тебя на голове венок.
— Да, — громко воскликнул гунн, с виду почти еще юноша, быстро поднимаясь с земли, — я пришел с известием о победе и о гибели твоих врагов. Лугионов больше нет.
Зала при этих словах огласилась дикими криками. Гунны ликовали. А германцы с ужасом переглянулись между собой. По знаку Аттилы, князь начал свой доклад:
— Среди болот своего Данастра лугионы считали себя в безопасности. Они осмелились отказаться от уплаты тебе дани. Ты удостоил меня чести наказать их. Как наказать — это ты предоставил мне. Я знаю твой вкус, о великий господин, и сам люблю эту работу. Я решил их уничтожить. Не легко было проникнуть через болота: они уничтожили все переправы и вместе с женщинами, детьми, стадами и имуществом скрылись внутри своей, окруженной водой, страны, устроив засеку. Но, — он засмеялся, оскалив зубы и разглаживая свою редкую бородку, — я построил превосходный мост. Мы согнали несколько тысяч антов и склабенов. Они, конечно, ни в чем не провинились перед нами, даже напротив, они доставляли нам повозки, вьючных животных и пищу. Мы их перебили и их трупы уложили попарно по болоту. Сначала, конечно, наши лошади пугались, не хотели идти по не остывшим еще человеческим телам. Тогда мы положили трупы ничком, а на спины им посыпали лучшего овса, и наши бойкие лошадки, почуяв лакомство, привыкли ступать по ним. Призвав затем на помощь шпоры и бичи, мы вскоре переправились через болото. Была ночь, когда мы напали на неприятелей. Они пришли в страшное смятение. Женщины и дети в ужасе вопили. О какие это были веселые звуки! Им наверно показалось, что мы вышли из под земли. Куда бы они ни повернулись, всюду был огонь, копья, бичи и копыта лошадей. Когда взошло солнце, не осталось в живых ни одного лугиона. А их было до шести тысяч мужчин, способных носить оружие, и столько же, если не более, женщин, детей и стариков… Велик ты, Аттила, сын победы!
— Велик ты, Аттила, сын победы! — повторяли гунны. От их бурных криков дрожали стены дворца.
Неподвижно, не шевельнув бровью, выслушал повелитель этот доклад и эти приветствия.
— Хорошо, — сказал он наконец спокойно, — очень хорошо. Подожди, Дценцил, подожди, сынок. Аттила разделит с тобой трапезу. Вот! Возьми.
Он взял своими короткими, толстыми пальцами со стоявшего перед ним золотого блюда большой кусок конины, разорвал его пополам, так что кровь брызнула кругом, и одну половину сунул в рот князю, а другую себе.
Глаза князя засветились гордостью. Он от удовольствия приложил руку к груди, с чавканьем пережевывая и глотая конину.
— Ты должен сидеть сегодня рядом со мной, на почетном месте, — сказал Аттила и сделал знак слугам. Те принесли стул, покрытый пурпуровым покрывалом, с шестью серебряными ножками и такою же спинкой и поставили его слева от повелителя.
Вдруг что-то с глухим шумом свалилось к ногам Аттилы.
— Это Эрнак, — усмехнулся отец, — он еще держит в объятиях кубок. Воришка! Он стащил слишком много, так что не в силах был вынести. Снесите его в спальню. С завтрашнего дня он будет пить только воду. А кто даст ему вина или меду, будет распят.
Глава VIII
После того лицо его приняло более мрачное и даже более грозное выражение, чем прежде. Он нахмурился и, откинувшись назад, громко сказал:
— Слышите ли вы, вы, скиры, руги и готы? Ведь эти лугионы тоже германцы, вернее: тоже были германцы. Уже не мало уничтожил я обломков вашего вероломного племени. И если ваши вероломства будут продолжаться, то уже не будут более спрашивать: «Где лугионы?», а «где германцы?» — «Они растаяли, — будут петь в палатках гуннов и в хижинах склабенов, — растаяли, как снег летом. Никого не осталось. Исчезло без следа это гордое племя, ненавидимое всеми народами!»
И он снова взял с блюда кусок мяса.
Тут седовласый корь Визигаст поднял свою голову и, взглянув прямо ему в глаза, сказал твердым голосом:
— Наш народ может терпеть, и он терпит долго и много, но он никогда не погибнет!
— Откуда такая самоуверенность, старик?
— Нас защитят наши боги! — воскликнул Дагхар.
— А кто защитит ваших богов? — насмешливо сказал гунн. — Ведь и они когда-нибудь погибнут!
— При конце всех вещей, — возразил Визигаст.
— Тогда, в последние дни, — продолжал Дагхар, — соберутся вокруг угрюмых великанов все полуночные народы: финны, склабены и сарматы. Среди них будешь и ты, Аттила. Я уже вижу твою тень, размахивающую бичом! А мы — германцы будем стоять возле наших предков — азов. Мы метнем в последний раз наши копья и падем вместе и возле наших богов.
— Очень хотелось бы мне быть, — сказал Аттила, — тем черным великаном, который, как вы веруете, истребить вас всех среди пламени и дыма.
— И сам погибнет вместе с нами, — продолжал Дагхар. — И раскинутся над новой землей новые небеса, полные блеска, и не будет тут гуннов, ни других полуночных народов. И этим очищенным миром снова будет править Вотан, и белокурая Фригга, и Бальдур, и верный Донар. Но как же может обойтись без нас отец победы? Мне кажется, мы нужны Вотану так же, как и он нам! И он создаст новых германцев на гордость и радость себе, из ясеня — мужчину, из ольхи — женщину.
Он умолк. Его ясный взор светился вдохновением. Веяние поэтического гения отражалось на его высоком челе, придавая чертам лица его особую прелесть. Он был прекрасен в эту минуту. С удивлением и теплой любовью смотрела Ильдихо на его благородное лицо. Их взоры встретились.
Аттила хорошо заметил, как они обменялись взглядами, полными любви.
— Женщину! — повторил он хриплым голосом. — Разумеется, без женщины нельзя… Но, конечно, у этих новых германок уже не будет таких прекрасных, густых, золотистых волос, как у твоей невесты.
— Конечно. Наши женщины — это величайшая святыня нашего народа. Они — нежные — стоят ближе к богам, нежели мы — грубые мужчины. В их красоте, в их непорочности заключена тайная сила и сказочное очарование.
Он устремил пламенный взор на Ильдихо. Она вся вспыхнула, но не опустила стыдливо ресниц, а смотрела прямо ему в глаза.
Аттила многозначительно кивнул Хельхалу и затем насмешливо продолжал:
— Не много однако мужской гордости в твоих речах. А вот мы гунны легко можем обходиться без наших женщин, мы берем себе других… Какие однако золотистые волосы, король, у твоей дочери! Уж не в них ли заключается ли тайное очарование?
— Оно — в ее золотом мужественном сердце, — ответил Визигаст.
