береговых постов наблюдения, полетели куда-то вертолеты с пограничниками, залаяли сторожевые собаки на блокпостах, и даже ВОХРа на оружейных складах лихорадочно защелкала затворами, досылая патрон… Военкоматы начали внеплановый призыв «партизан» на сборы.
Связисты готовились обеспечить переговоры Президентов.
Супостат, обнаружив нашу активность, проделал то же самое.
В это время на одной из лодок не досчитались штурмана. Сначала подумали, что тот взят в плен в качестве языка иностранным шпионом. Потом вспомнили, что как язык штурман вообще никакой ценности не представляет, и вскрыли дверь его каюты. Он спал, свернувшись калачиком, пьяно и безмятежно. Стеклянная струйка слюны, трогательно, как у ребенка, вытекала из приоткрытой пасти на не первой свежести подушку.
Штурман был опытным офицером и не сопротивлялся, когда его вели к комбригу. Он знал, что пьянство, даже во внеслужебное время, есть повод для наказания. Но раскаяние может это наказание смягчить, в зависимости от глубины и осознания. Поэтому каяться он начал с порога кабинета:
— Товарищ комбриг, ей-богу, грамм по четыреста всего и выпили, помочились с конца пирса, и спать — устал я очень, всю прошлую ночь карты корректировал, поэтому тревоги не слышал…
— С кем мочились? — корректно спросил комбриг, понимая, что собутыльника проговорившийся штурман не выдаст.
— Да с Прошкиным, на нерпу, здоровенная такая, я еще ее морским котиком обозвал, все хотел в голову попасть, да струя уже не та — возраст. Прошкин кричал еще — где котик, где котик, но я спать пошел.
На комбрига было страшно смотреть. Сначала он выплеснул весь свой богатейший запас ненормативной лексики в воздух. (Немедленно см. словарь!)
Воздух загустел до состояния киселя, а потом еще и запах. Это пукнул оперативный дежурный, который тоже все понял, и которому через две минуты предстояло докладывать в Главный штаб ВМФ о ходе противодиверсионной операции. Любой армейский генерал, особенно иностранный, в подобной ситуации нашел бы один выход — немедленно с честью застрелиться. Можно было еще застрелить Прошкина, но это ситуацию уже не спасало. Исправить ее можно было, только пролив кровь. Если диверсанта нет, то чью?!
Комбриг распахнул окно, впустив в кабинет снежное дыхание пурги.
— Оперативный, а Прошкин о диверсанте по телефону доложил? Тогда понятно, почему запаха никто не учуял… Так, передай: всей противодиверсионной вахте одновременно бросить гранаты с кормы и пирсов в сторону моря. Пусть дальше бросают, чтоб лодки не повредить. Что всплывет — вылавливать сачками, которыми крабов ловят. Командованию доложу сам…
Потом, пробурчав себе под нос что-то типа: «чтобы в ложь поверили, она должна быть чудовищной», он поднял трубку спецсвязи:
— Товарищ командующий, благодаря умелым действиям личного состава, диверсант уничтожен. Да… гранатами в клочья разорвало… Матерый шпион-одиночка, такой дивизии стоит…
Один был, гарантирую… Мои тоже кое-что могут. Прислать клочья? Ну, пусть утром вертолетом заберут… Спасибо. Представить списки к государственным наградам? Есть…
Положив трубку, он выдохнул: — Прошкина ко мне.
Всю ночь Прошкин клеил камуфляжную ткань к обрывкам старого гидрокомбинезона, а потом рвал на клочья. Зубами. Края обжигал зажигалкой, а потом замачивал кусочки в тазике с морской водой. Работу комбриг контролировал лично. Главное в фальшивке — достоверность. Наши воины камуфляжа тогда не имели, обходились формой цвета хаки. Камуфляжную куртку изъяли у одного из заядлых бригадных охотников. Расставаясь с ней, он плакал. Потерю компенсировали «канадкой».
Утром прилетел вертолет и увез клочья на анализ, в Москву.
Там специалисты сначала обрадовались настоящей работе. А потом поняли, что это чистое надувательство. Ну не владеют американцы технологией приготовления клея БФ-88! И в резине не каучук, а в основном сажа! И камуфляжная ткань изготовлена в Балашово…
Но произвести такой доклад по делу, находящемуся на контроле у Президента? Дураков нет.
Дело было решено и закрыто на самом высшем государственном уровне.
Президенты подписали соглашение о неприменении диверсионных групп против наших государств в контексте программы разоружения.
Корабли вернулись в базы, самолеты приземлились, пушки зачехлили, международный скандал замяли.
Была даже оговорена сумма компенсации семье погибшего. Ее — семью — ищут до сих пор.
Комбриг получил репутацию человека, способного «разрулить» любую ситуацию, Прошкин — НСС от командования и кличку «морской котик» от сослуживцев.
Участники операции были награждены орденами и медалями. Но так как их было много, а наград мало, до бригады дошла лишь одна медаль «За боевые заслуги». Да и досталась пропагандисту политотдела, который на момент всей этой кутерьмы находился в отпуске. Так всегда бывает.
А нам было очень жалко нерпу. Клочьев ее шкуры хватило только на то, чтобы обшить руль бригадной «хлебовозки».
Некоторые даже начали сбор средств на строительство памятника погибшей. Был объявлен конкурс на лучшую эпитафию. Победил текст «Животному, предотвратившему третью мировую…». Даже место уже выбрали — у берега, напротив штаба.
Чтобы море плескалось у подножия постамента, сородичи нерпы подплывали и гордились, а так же воспитывали своих детенышей в духе патриотизма и самопожертвования…
Но дело не пошло по двум причинам. Во-первых, деньги на памятник брались у жен и благополучно пропивались в период кратких заходов в Петропавловск-Камчатский. Так что нужную сумму собрать никак не удавалось.
Во-вторых, комбриг, узнав об инициативе, ее не одобрил. Робкие возражения и примеры создания памятников собаке в Альпах, волчице в Италии и Русалочке в Дании, его не убедили.
— Будут глупые вопросы от проверяющих — раз. У нас не Италия — два. Согласен только на памятник Прошкину, но с надписью: «Животному, которое чуть не развязало третью мировую войну» — три.
На Прошкина деньги сдавать не хотелось. Так никого для потомков и не увековечили.
Шинель (не по гоголю)
Валя Бодров служил в соединении под странным названием ОВС — АСС. Расшифровывалось это просто: отряд вспомогательных судов и аварийно-спасательной службы.
Он был женат на очень красивой женщине. Это сейчас кто угодно накачал губы силиконом, и на тебе — красавица. У Лиды губы были натуральными и завораживали мужчин. Они жили сами по себе, и когда шевелились, заставляли нас просто впадать в транс. Воздействие было настолько гипнотическим, что я просто не помню людей, способных не согласиться с ней хоть в чем-то.
На глаза (огромные и умные), фигуру (стройную и сексуальную), голос (грудной и глубокий), грудь (далеко не второго размера) никто не обращал внимания. Губы… Это была арфа Орфея, которую заслушались сирены и прозевали «Арго».
Она была прекрасной хозяйкой и женщиной со вкусом. Она многое знала. Именно она научила нас очищать магаданскую водку. Водка была в зеленых бутылках и зеленоватого цвета. После второй бутылки вызывала устойчивую и мучительную рвоту.
Лида при нас засыпала в бутылку немного марганца, а потом тихо сказала: «подождите». Ждали все, безропотно, даже те, у кого горели трубы. Никто не мог сопротивляться приказам этих губ.
Когда в бутылке, стоящей на столе, начала клубиться и оседать какая-то рыже-черная гадость, она опять прошептала: «Вот что вы пьете, ребята…»
Сама она, как и все медики, пила чистый неразбавленный спирт. Кроме того, она обыгрывала в карты, нарды и другую сугубо мужскую игру, типа шахмат или шашек, любого. Это тоже было поводом для
