уважения.
Потом она аккуратно перелила ¾ бутылки в пустую тару, а остальное безжалостно вылила в раковину. На эмали бесстыдно переливались радужные пятна — нефть. После этой демонстрации мы все перешли на шило.
Валя, в отличие от жены, был прост, неухожен, каким и должен быть муж такой женщины, дающей сто очков вперед любому мужику, и просто не аккуратен. Более грязного и зачуханного офицера я встретил за всю службу только один раз, в заводе в бухте Сельдевой.
Холостяки очень удивлялись выбору Лиды и завидовали Бодрову. Ходил слух, что он страдает гигантоманией в штанах, но училищные одноклассники, бывшие с ним в бане, этот слух не подтверждали. Фуражку он носил «деревянную», то есть выданную со склада, шинель засаленную, так как деньги на пошив новой были потрачены на наряды жены, брюки не гладил неделями. А что, соединение не боевое, лоск держать нечего. Работяги — они работяги и есть.
Но однажды грянул гром: во-первых, в соединение пришел новый начальник политотдела, а во- вторых, народ собирали на очередную флотскую комсомольскую конференцию.
Начпо оказался лощеным барином двух метров ростом, и обладателем шикарного мягкого баритона, которым он виртуозно владел. Женщины просто падали от сочетания этих качеств. Форма на нем выглядела, как смокинг.
Вале, который был помощником начальника политотдела по комсомолу, был выдвинут ультиматум: или он выглядит на уровне начпо, или не едет на конференцию.
О, знаете ли вы, что такое комсомольская конференция? Нет, вы не знаете что это такое! Это возможность увидеть училищных одноклассников, это рестораны по вечерам и задушевные беседы, это красивые девушки с распущенными волосами по ночам, это водка с друзьями, это хорошая драка с криками: «Бей хоть по яйцам, но не по лицу, мне завтра выступать!» Нет, вы не знаете, что это такое — комсомольская конференция…
Лишение участия в ней равнялось кастрации, и Валя решился. Шинель (новую, парадную), он занял у одного одноклассника, шитую севастопольскую фуражку (балтийская была хуже и имела вызывающий вид; о северной и говорить не стоило — презерватив, после использования одетый на голову) — у другого, брюки и тужурку — у третьего. Мы не жалели.
Начпо оценил внешний вид Бодрова очень положительно и даже поставил его в пример другим офицерам.
На конференцию Валя поехал вместе с нами, гордо вышагивая, в форме с иголочки, сначала к автобусу, везущему нас в аэропорт, а потом и к самолету. В автобусе он любовался своим отражением в стекле.
Перелет — дело сложное. Начальство летело на «ТУ» командующего флотом, а мы на «АН-24», десантный вариант. Первая посадка — в Монгохто, под Магаданом, потом вторая — Владивосток. В грузовом отсеке (он же пассажирский) АНа очень холодно, поэтому, несмотря на употребление согревающих напитков (не чая), во Владивосток мы прибывали в состоянии, похожим на анабиоз.
Юные, и не очень, организмы, требовали тепла и еды. Чтобы не привлекать внимания, мы разбредались по разным ресторанам столицы Приморья.
Вне зависимости от названия ресторана (хоть «Кавказ», хоть «Арагви», хоть «Золотой рог» или «Волна») меню везде было одинаковым. Салат из кальмаров, маринованный папоротник. В качестве горячего — то же, но жаренное, и 100 граммов водки на человека — шла очередная антиалкогольная кампания. Заявленного в меню горячего, даже столь скромного, не было и в помине.
Группы желающих согреться, как правило, состояли из пяти человек — чтобы заказать целую бутылку водки и пять салатов из кальмара. Заказ повторялся в течение вечера четыре-пять раз. На пятом салате кто-нибудь (от переедания, конечно,) падал лицом в салат, и водку на этот стол уже не подавали.
Однажды в салате оказался Саша Барташов — стокилограммовый красавец с румянцем во всю щеку. Только что отплясывал с девицами в зале, присел к столу — и все. Водка для нашего стола закончилась, а вечер был в самом разгаре. Мы вяло уговаривали официантку, она так же вяло отказывалась принести еще — правила игры есть правила игры. Нарушил — до свидания.
Но вдруг судьба улыбнулась нам. Судьба была одета в красное платье с глубоким декольте, имела неплохую, но уже слегка оплывшую фигуру, толстый слой косметики на лице и низкий бас. Совсем как Панночка в «Вие», она протянула руки в сторону лежащего в салате Саши и пророкотала: «Отдайте мне его!»
Мы растерялись больше от баса, чем от странной просьбы. Затем кто-то в шутку брякнул:
— Меньше чем за бутылку водки не отдадим! — и добавил уже в спину (или в место, находящееся чуть ниже ее — смотрел он именно туда) удаляющейся женщины:
— Литровую!
Последнее замечание было просто издевательским, так как литровая тара была страшным дефицитом.
Спина не дрогнула. Правда, слегка вздрогнули крутые ягодицы, но это вопрос спорный.
Мы посмеялись, но, оказалось, зря. Через несколько минут «судьба» опять возникла перед нами с подносом в руках. На подносе стояла запотевшая литровая бутылка водки.
— Теперь могу я его забрать? — вопросила она тем же голосом, от которого кровь застывала в жилах.
— М-м-можете… — проблеяли мы.
Поставив водку на стол, она приподняла Сашкину физиономию, ласково обтерла ее салфеткой, проворковала «пойдем, миленький» и повела его, слегка пришедшего в себя, к выходу. Он доверчиво прижимался к ней плечом.
Мы сидели, слегка обалдевшие и растерянные. Даже хмель почти прошел — ведь только что, за бутылку водки, мы продали друга. Продали офицера, комсомольца, спортсмена, красавца. Продали, как завалящую б…дь! А еще этот нечеловечески низкий голос…
— Ну что, ребята, за Саню? — хрипло предложил кто-то, и мы выпили, почему-то не чокаясь. Догонять парочку не бросился никто. Всем было неуютно и как-то не по себе. От голоса.
Пришлось сворачиваться, веселья уже не было.
Поспать не удалось. В два часа ночи в многоместный номер флотской гостиницы ворвался рыдающий Бодров. Он развлекался с друзьями в ресторане «Волна», что на Морвокзале. Все было чинно и благородно. Раздражал только «механический» старший лейтенант, сидевший в одиночестве за пару столиков от них. Во-первых, он был в кителе (уважающие себя офицеры ходят в ресторан в БЕЛОЙ рубашке и ТУЖУРКЕ). Во-вторых, с не подшитым подворотничком (даже на корабле так выглядеть просто не допустимо). В- третьих, он очень быстро напился, видно, принес с собой. В-четвертых, на совет официантки заказать закуску, он встал, покачиваясь, расстегнул ширинку, и с криком: — Вот моя закуска! — вывалил на стол член. В-пятых, не стоило так громко кричать, там и смотреть-то было не на что, не то, что закусывать. В- шестых, был вызван патруль. В-седьмых, этот придурок, что хорошо было видно через стекло, отделявшее зал от гардероба, даже не помнил, где он разделся, и долго шатался меж вешалок, поддерживаемый под руки патрулем. В-восьмых, он и одеться не мог самостоятельно, даже фуражку ему начальник патруля трижды на голову одевал, а он ее сбрасывал, тряся башкою. Развлекался. Вся эта возня элитарно- саркастически комментировалась за Валиным столом. Особенно остроумен и беспощаден в оценках был сам Валя. Наконец-то со старлеем справились и увели.
Вечер чинно протянулся в беседах и возлияниях до закрытия ресторана. Группа была очень горда собой, что никто не напился и никогда ни один из них не опустится до уровня того офицера-безобразника. Тут-то и наступило «в-девятых».
Под номерком, где висели Валины вещи, было ПУСТО. Просто голый крючок. Исчезли парадная шинель, шитая фуражка и красивое, белое, вязанное шерстяное кашне. Когда все посетители покинули гардероб ресторана, на одном из крючков осталась сиротливо висеть невостребованная шинель с механическими молоточками на затертых и мятых погонах. Более того, полы шинели были неприлично коротко подрезаны, по моде тех жалких пижонов, которые не могут проститься с курсантскими взглядами на красоту формы и всячески ее уродуют. А может, в короткой шинели было удобнее спускаться в трюма по крутым корабельным трапам. «Деревянная» фуражка с поломанным козырьком, черное кашне и шинель
