— Не шуми, дочка, не надо. Сколько с нас, говоришь, сорок девять, что ли? — сурово вопросил старпом и начал крутить ручку прибора. После каждого оборота из штуковины выскакивал хрустящий новенький червонец. Обалдело смотрела на это официантка. Обалдели и мы: чуть такую штуковину за борт не выбросили! Хотелось по-индейски воскликнуть: великое чудо Маниту! Его, оказывается, зовут «Феликс»! Арифмометр! Для денег!
Совершив пять оборотов, старпом сложил червонцы стопочкой, что-то поправил на «Феликсе», крутанул ручку и машина выплюнула новенькую синюю пятерку.
— Это тебе на чай, чтобы не подозревала офицеров в жлобстве, — и положил пятерку на червонцы.
Официантка денег не взяла, побледнела, забормотала, что ошиблась, напутала со счетом и вообще, подождите, она сейчас, и убежала.
— Иваныч, еще… — судорожно сглотнув, попросил вмиг осипшим голосом помощник.
Иваныч крутанул, червонец выскочил. За соседними столиками народ оживился и зааплодировал. Иваныч крутанул еще — выскочила пятерка. Настроить прибор на десятки ему не дали.
В зале появился патруль и три милиционера. За их спинами маячили официантка, указывающая на наш столик, и озабоченный администратор.
Тяжелая милицейская рука легла на руку старпома.
— Пройдемте, товарищи офицеры.
Отсутствуй патруль, мы бы поспорили и, как всегда, затеяли драку — не может милиция военнослужащих в форме брать, прав не имеет. Но против своих, военных, не попрешь, пришлось пройти. Да и руки они на кобурах расстегнутых держали.
Минут сорок ушло на оформление протокола, пока допрашивали официантку. Старпом порывался вставить слово, но ему не давали. Минут двадцать препирались. Наконец-то выслушали.
Старпом, не зная, как и мы, истинного предназначения «Феликса», придумал ему новое, нехарактерное. Кое-что переделав, он прикрепил внутри полости барабана резиновые ластики, укрепил их на стержне ручки, вложил купюры, десятки вперемежку с пятерками. Крутишь ручку, ластик выталкивает купюру. Иллюзия печатного станка полная. Просто и красиво. Правда, мы испытали легкое разочарование: это был всего лишь розыгрыш. Разочарование сменилось чувством удовлетворения: оказывается, и старпом не самый умный и тоже не знал назначения вещицы.
Милиционеры посмеялись, но взяли с нас обещание больше так опасно не шутить. Протокол порвали, но «станок», правда, почему-то изъяли. Старпом крутанул в последний раз, извлекая оставшийся внутри червонец. На него купили и выпили с ментами и начальником патруля «мировую».
Если кто не верит, езжайте на Камчатку, спросите. Ресторан «Вулкан», 1983 год, третий столик у окна, справа от входа. Четырех офицеров-фальшивомонетчиков тогда арестовали. Старожилы наверняка помнят.
До лодки добрались глубокой ночью, и устало завалились спать.
Перед сном старпом открыл дверцу шкафа, постоял, любуясь черным глянцем новехонького сукна, с нежностью погладил шинель и начал что-то там, в шкафу, пересыпать. Под этот мягкий шелест я и уснул. Настоящий подводник спит и при шуме, и при свете.
Утро началось плохо, но не от выпитого. Завтракали мы с аппетитом, хотя вчерашнее вспоминалось с трудом и лишь отдельными эпизодами. Иваныч позавтракал первым и помчался в каюту, одеваться на построение. Должность у него такая, везде первым быть, все и всех контролировать.
Мы спокойно допивали чай, когда раздался жуткий крик.
Кричал старпом. Его сильный голос нельзя было спутать. Он даже швартовался без мегафона. Скрытность маневра сильно страдала. Команды и маты были прекрасно слышны за два километра от пирса, в поселке, особенно в тихую погоду. Все знали, что «33»-я перешвартовывается. Женщины на маты жаловались в политотдел.
Когда мы высыпали из кают-компании, зрелище, представшее нашим глазам, впечатлило. Старпом стоял посреди отсека в новой шинели, застегнутой на все блестящие пуговицы, и кричал, используя полный словарный запас военно-морского словаря (см. словарь). Раскаты баса Шаляпина чередовалась с фиоритурами тенора Козловского. В правом плече у него была огромная дыра, еще большая зияла на уровне левого кармана и живота. Судя по дырам, в него попал стомиллиметровый, универсального калибра, артиллерийский снаряд. Под углом. Навылет. Хоть крови и не было, но я, как ближайший товарищ, крикнул:
— Доктора!
Доктор подскочил к Иванычу и был отброшен к переборке с криком:
— С-сука ленивая! Сколько раз говорил — потравить крыс! Пока жива хоть одна, никакого отпуска!
Доктор уже два дня как числился в отпуске, но по причине завтрашней даты на авиабилете еще находился на лодке.
Вчера вечером бросающий курить старпом пересыпал купленные в городе семечки в карман новой шинели. Это под их мягкий шелест я засыпал. Вездесущие крысы унюхали аромат и превратили эсклюзивное изделие в жалкую, безобразную, изуродованную тряпку. Они шли на запах, прогрызая на своем пути все: заднюю стенку шкафа, рукав, карман, пока не достигли семечек. Ткань ими пропахла, посему сожрали и ткань.
Откричав, старпом жестом испанского гранда сбросил оскверненную шинель на палубу отсека, процедив сквозь зубы:
— На ветошь.
Потом досталось всем. Свободные от вахты поступили в распоряжение доктора, который возглавил крысиную войну.
Минер был наказан за то, что не оприходовал столь полезный прибор, как «Феликс». Я думаю, наказан правильно. Ведь не зря его менты изъяли, теперь сами будут деньги печатать.
Сход на берег был запрещен, объявлена большая приборка и смотр заведований.
В это время мичман Филонов, владевший секретами алхимии, выводил каким-то волшебным составом пятна со старой шинели старпома.
Разворошив муравейник и оставив за себя помощника, старпом уехал в аэропорт.
Вскоре мы получили отчет о посещении им Большого театра.
Отчет был на фирменном бланке комендатуры и содержал следующее послание (текст сохранен в оригинале):
«Командиру в/ч 00000
Настоящим сообщаю, что военнослужащий вверенной Вам части капитан 3 ранга Головчук А.И., тогда-то, находясь в г. Москва проездом и следуя к месту очередного отпуска, посетил балет «Лебединое озеро» в исполнении коллектива Большого театра Союза ССР. Занимая место в первом ряду, вышеупомянутый капитан 3 ранга Головчук А.И. наблюдал за сценой через морской бинокль с многократным увеличением. На неоднократные просьбы администрации Большого театра убрать бинокль, так как балерины стеснялись, не прореагировал. Просмотр сопровождал возгласами: “Хоть ты и прима, а в кордебалете девочки лучше!”
Подобное поведение привело к неожиданному падению на сцене и закрытому перелому стопы заслуженной артистки Советского Союза такой-то.
Во время вынужденного антракта громко высказывал желание “пощупать вон ту, беленькую, из кордебалета, седьмую справа”, потом вступил в конфликт с неустановленным гражданским лицом мужского пола.
По утверждению капитана 3 ранга Головчука А.И., лицо пообещало устроить ему встречу с беленькой за двести рублей, а он ответил, что, во-первых, офицеры не продаются, а во-вторых, он согласен с ней пойти, но только за триста, уж больно худа. Узнав, что деньги должен заплатить он сам, пытался устроить драку. Военным патрулем, вызванным администрацией Большого театра, был доставлен в комендатуру Московского гарнизона.
